Василий Ванюшин - Штурм

— Судьба гражданского населения, — голос Коха звучал с неестественной значительностью, — всего немецкого народа, нашего великого народа зависит от успехов армии. Каждому военному человеку это ясно.

— Да. Но гражданское население прячется в подземных заводах, подвалах домов. А есть категорический приказ… — мстительно намекнул Лаш гаулейтеру, который так ловко ускользает из Кенигсберга.

— Приказ фюрера от девятнадцатого марта об уничтожении всех военных объектов, предприятий промышленности, коммунального хозяйства, материальных запасов, безусловно, должен быть выполнен. Ответственность возложена на военные командные инстанции и гаулейтеров. Послушайте, генерал! — Кох возвысил голос с явственно угрожающей подозрительностью. — Уж не взбрело ли на беду вам в голову, что я намерен уклониться от выполнения приказа фюрера и убегаю отсюда?

— О нет, нет! — поспешно ответил генерал.

Отвернувшись, Кох подсчитывал вслух время, необходимое на перелет в Пиллау и на подготовку войск для контрудара. Лаш видел его длинные рыжие волосы с редкой белой остью.

«Старый лис! Недаром о тебе говорили, как о самом хитром и ловком гаулейтере Германии», — подумал он, решив не возражать больше.

Полезнее было бы направить в Пиллау старшего офицера штаба, а Коху остаться, но гаулейтер не пойдет на это.

С ним лучше не спорить. Эрих Кох пользуется безграничным доверием фюрера. Недавно по предложению гаулейтера был заменен командующий Четвертой армией. Задумает Кох — и генерал окажется в руках гестапо.

— Каждый из нас на порученном посту выполняет свой долг, — произнес Лаш с покорностью, — Давайте обсудим детали предстоящего.

В центре города был аэродром с подземными ангарами.

В вечерних сумерках из-под земли вынырнул самолет-разведчик, за ним — истребитель для сопровождения Коха. Они сразу же стали набирать высоту. Гаулейтер с тревогой смотрел по сторонам. Во время боев в Кенигсберге немецкая авиация была парализована. Советские летчики могли опасаться лишь зениток, истребителям постоянно летать не требовалось. В темноте работали главным образом штурмовики, они с малых высот отыскивали цели в освещенном пожарами городе.

Два немецких самолета, незаметно поднявшиеся, ушли в темное небо. В полной безопасности Кох совершенно уверил себя, что покинул Кенигсберг не из-за боязни встретиться с Паулем Зибертом, не потому, что Кенигсберг превратился в капкан для всех в нем находящихся, а вылетел с хорошо обдуманной целью, для важного дела.

И Лаш, в условленный час заслышав со стороны Земландского полуострова внушительный грохот артподготовки, подумал, что все сделано, пожалуй, как надо, и немедленно приказал открыть огонь из всех орудий и минометов по району Амалиенау, не жалеть последних снарядов: при выходе из окружения тяжелое оружие придется бросить.

У северной станции капитан Хён первым поднял в атаку своих солдат, чтобы нащупать слабое место в расположении русских войск, за ним должна двинуться вдоль железной дороги ударная группа из частей дивизии генерала Микоша.

Очень мало людей было в штабе Витебской дивизии и около него. Комдив со своим заместителем находился на командном пункте, большинство офицеров — в полках.

Веденеев, напрягая слух, смотрел в окно. Немцы открыли частый артиллерийский и минометный огонь. Они били из Кенигсберга, от северного вокзала, и с Земландского полуострова по сходящимся направлениям — вдоль железной дороги. Издалека, вероятно, от Пиллау, с нарастающим гудением проносились тяжелые снаряды корабельной артиллерии.

Ослепительные вспышки рвали темноту, грохот наваливался со всех сторон. Казалось, штаб дивизии находится под прицельным огнем, сейчас будет разнесен вдребезги.

Это не походило на артиллерийскую перестрелку. У немцев в Кенигсберге мало снарядов, и если они сейчас расщедрились, то за этой канонадой последует что-то серьезное.

И Веденеев первого попавшегося на глаза красноармейца поставил часовым возле немецких парламентеров, приказал следить за ними, побежал по коридору, спустился в нижний этаж.

— Что происходит? — спрашивал он. — Что сообщают из полков? Связь есть?　Противник контратакует с двух сторон — из Кенигсберга и с полуострова, — ответил начальник штаба. — Цель ясна — деблокировать.

Веденеев распахнул дверь на улицу. Всюду земля густо взрывалась, откидывая вверх огненные конусы. Воздух казался ломким, трещал — это выбивали дробь пулеметы. Вдали зарницами мелькали вспышки орудийных выстрелов.

Штаб находился на южной окраине поселка, на северной разместился медсанбат. Там же и западнее были другие тыловые подразделения. Кто-то совсем близко прокричал:

— Немцы-и!ꓺ

Вероятно, какая-то группа немцев сумела проникнуть в поселок.

«Вот оно то, о чем говорил Афонов, и слова его подтвердились», — пронеслось в голове Веденеева.

Его окликнул и позвал к себе начальник штаба, крикнул требовательно — тут уж не до чинов.

— Товарищ подполковник, организуйте оборону. Связь с комдивом и полками прервана. Я позвоню в тылы — пусть все берутся за оружие.

При штабе ни одного боевого подразделения, нет даже комендантского взвода: перед штурмом Кенигсберга командарм приказал командирам дивизий направить свои комендантские взводы на усиление передовых частей. Веденеев собрал человек двадцать офицеров, имевших при себе лишь пистолеты, и столько же рядовых красноармейцев и сержантов с винтовками и автоматами; главной огневой силой был зенитный пулемет на автомашине.

— Без моей команды не стрелять! — говорил всем Веденеев.

Предупреждение уместное. К штабу прибивались бойцы и офицеры разных частей и дивизий, оказавшиеся на пути к переднему краю, и в темноте трудно различить своих.

Нашлись осветительные ракеты. Оборона возле штаба обретала какой-то порядок, хотя продолжалась беготня и слышались выкрики с матерками: кого-то разыскивали, звали, кому-то приказывали раздобыть гранаты. И гранаты появились. Инициативные офицеры сами создавали боевые группы.

В такой напряженной обстановке лишь двое проявляли равнодушие ко всему происходящему, не двигались с места. Это были немцы-парламентеры. Они смотрели то на часового у дверей, то на окна в отсветах взрывов, и глаза их были как оловянные. Немцы стояли неподвижно, не потому, что их караулили, — даже не будь часового, они не убежали бы. Им все равно: придут свои, парламентеры легко докажут, что они не нарушили дисциплины и присяги, находятся здесь по приказу своего старшего офицера; отобьют русские контратаку и все стихнет, они, выполняя опять-таки приказ своего начальства, будут ждать генерала.