Василий Ванюшин - Штурм

К вечеру седьмого апреля гарнизон Кенигсберга еще имел возможность вырваться из мешка, отойти на Земландский полуостров, и требовалось принять решение, пока не поздно. Но на это необходимо было согласие гаулейтера Коха, генерала СА.

Глухая комната убежища вздрагивала, как будто русские бомбы и снаряды пробивали землю и она отзывалась обратными толчками. Серая цементная пыль висела в воздухе, чувствовалась на зубах, забивалась в ноздри.

— Господин гаулейтер, — сказал Лаш и поперхнулся — в горле едкая пыль и трудно начинать разговор о безнадежном сопротивлении.

Он склонился над картой, по которой нелегко было узнать обстановку, и это ставило командующего гарнизоном в неловкое положение: он говорил о выводе войск, запинаясь все больше, что Кох, наместник восточных земель рейха, мог истолковать как признак трусости.

Гаулейтер слушал не мигая, водянистые глаза уставились на Лаша.

— Значит, без приказа, самовольно уйти из Кенигсберга?

— У нас нет связи с командующим армией, мы не можем получить от него приказа.

Кох презрительно хмыкнул: попробовал бы командующий армией отдать такой приказ!ꓺ

— Но есть прямая связь с Берлином, — обронил Лаш. — Можно запросить разрешения.

Вскочил Кох, несмотря на свою тучность, заметался по кабинету.

— Это невозможно. Позорно! — взвинчивал он себя криком. — Мы поклялись фюреру не оставлять Кенигсберга. Кенигсберг — крупнейшая крепость Германии, немецкий оплот на востоке. Если падет Кенигсберг, это покажет всем в Германии, что русских уже невозможно задержать, что Берлин, не имеющий таких укреплений… Вы с ума сошли!

У Лаша была одна надежда — на то, что Кох разбирается в военных делах.

— Простите за излишнее напоминание, — заговорил он, из-под опущенных век наблюдая за гаулейтером, у которого после крика появилась в уголках рта белая пенка, — вы — генерал, командующий фольксштурмом Восточной Пруссии. Попробуем рассуждать, как военачальники. В Кенигсберге стотридцатитысячная армия, большая часть ее уцелела, надо полагать… Еще почти сто тысяч находится в оперативной группе «Земланд». Не разумнее ли, пока есть возможность, отойти на полуостров, соединиться с опергруппой и тем самым усилить Четвертую армию, которая, опираясь на порт Пиллау, поддерживает сообщение морским путем с Германией и может обороняться долго. По- военному мысля, это решение — единственно верное.

Лаш расчетливо и тонко вел свою линию. Согласие гаулейтера сняло бы с командующего гарнизоном ответственность. Кох понимал это. Он смотрел на Лаша с противно-кислым выражением своих водянистых глаз.

«Ты, ничем не прославившийся генерал, был назначен на пост командующего кенигсбергским гарнизоном только потому, что ты родом пруссак и у тебя не должно быть мысли о сдаче Кенигсберга. Военные решения!ꓺ Да сколько их было, правильных военных решений, и сколько поражений. Теперь решающую роль играют, слава богу, уже не генералы, а гаулейтеры. Войну нельзя выиграть одними военными средствами, отошло то время».

— Послушайте, генерал, — Кох сел напротив Лаша. — Может быть, по-военному мысля, решение было бы и верное, но по политическим соображениям это будет ошибкой, преступлением, и фюрер не простит.

— Давайте все же запросим Берлин.

— Нет!

— Каково же тогда ваше предложение?

— Драться до последнего солдата и погибнуть вместе со всеми. Но это значит — выстоять. Оттяжка во времени нам на пользу. Фюрер помнит о нас. Скоро в ход будет пущено новое оружие, наступит перелом. Мы надеемся на раскол непрочной коалиции врагов. Все пламя войны повернется в сторону востока, и тогда Кенигсберг, как передовой форпост, сыграет свою выдающуюся историческую роль.

— Совершенно верно. — Лаш еще пытался уговорить гаулейтера, — Для будущей победы нужно сохранить армию. Порт Пиллау с его сообщениями — более надежный форпост. Наши войска в Курляндии, благодаря сохранению морских коммуникаций, держатся прочно. — Я настаиваю, господин гаулейтер, — запросим Берлин.

— Ни в коем случае. Разговор окончен. Выполняйте свой долг.

Оставшись один, Лаш сидел во всеохватывающем оцепенении, мысли были безотрадны, сбивчивы:

«Хитрый Кох умывает руки. Чего ждать? Смерти или нового оружия? А положение катастрофически ухудшается с каждым часом. «Выполнять долг», — сказал Кох. А как его выполнять, если командующий гарнизоном лишен права обратиться в Берлин?»

Человек военный до мозга костей, Лаш привык повелевать подчиненными и подчиняться тому, кто выше, но эта привычная и такая удобная субординация нарушилась. Он подчинялся не командующему армией, с которым не было связи, а гаулейтеру. Он не мог и повелевать, как прежде. Если бы ему даже разрешили отойти на Земландский полуостров — единственное, о чем он теперь думал, чтобы спасти своих солдат и себя, — очень трудно было бы довести приказ до всех соединений и частей гарнизона. И остается единственное — погибнуть. Тут Лашу пришла парадоксальная мысль: русские больше заботятся о жизни немцев, предлагая окруженным обычные условия плена с гарантиями, согласно международному праву. Так было в Сталинграде, около Минска, всюду, где образовывались котлы.

Бои продолжались и ночью, но с меньшей силой: у русских действовали лишь штурмовые группы. Лашу доложили, что удалось установить радиосвязь со штабом армии. Он поспешил на узел связи.

— Господин генерал, здесь — Лаш. Русское наступление оказалось такой мощи, что я не ожидал. Около тридцати дивизий и два воздушных флота. Город в развалинах. Ни один истребитель не прилетел с аэродромов оперативной группы «Земланд». Наши зенитные батареи, стиснутые на узком пространстве, бессильны против массы русских самолетов, к тому же зенитчики должны вести бой с танками противника. Все наши линии связи нарушены… Моральное состояние войск? В первый день держались стойко. Потом, после всего… Солдаты и гражданское население, спасаясь от бомб и снарядов, вместе прячутся в подвалах, население деморализующе влияет на войска. Да, я был под Ленинградом. Совершенно верно, жители Ленинграда вместе с армией обороняли город. Здесь же… Но я докладываю, что есть, и прошу разрешения, пока русские не сомкнули кольцо вокруг Кенигсберга, отойти к вам. Боеприпасы на исходе. Подземные заводы? Одни разрушены, другие забиты людьми, не работают — нет электроэнергии. Поэтому надо вывести гарнизон этой же ночью на соединение с группой «Земланд». Этой же ночью. В противном случае…

Рука, сжимавшая трубку, начала дрожать. Не разрешается. Приказ фюрера остается в силе — Кенигсберг не сдавать.

Чего боялся Лаш и знал, что это неотвратимо, произошло на следующий день, восьмого апреля. Русские, наступая с юга и севера, соединились в районе Амалиенау, отрезав Кенигсберг от Земландского полуострова. А вскоре адъютант принес и положил перед Лашем листовку с предложением командующего советскими войсками о полной капитуляции.