Василий Ванюшин - Штурм

— Я вижу, ты совсем перестал думать по-немецки, — с сожалением заметил Густав.

— А сколько на заводе немецких женщин?

— Что-то около пятисот.

— Интересно, что они подумают о тебе, когда будут спасены и вся история станет известна, — промолвил Томас.

— Ты уверен, что найдешь?

— Да. И надеюсь все же на твою помощь. Вот смотри, мне скрывать нечего, — Томас достал из потайного кармана небольшой листок бумаги, — Вот что написано:

«Немецкий народ! Подымайся на спасительный подвиг…».

— Тише ты! — испугался Густав. — Не на митинге в защиту родной земли.

Томас стал читать тише:

«Подымайся на спасительный подвиг против Гитлера и Гиммлера, против их губительного режима!

В единении — твоя сила! В твоих руках — и оружие для борьбы!

Освободись сам от этого безответственного и преступного государственного руководства, толкающего Германию на верную гибель!

Кончай войну, прежде чем совместное наступление объединенных сил противника уничтожит немецкую армию и то последнее, что еще осталось у нас на родине! Нет такого чуда, которое могло бы нам помочь.

Немцы! Мужественной борьбой восстановите перед всем миром честь немецкого имени и сделайте первый шаг к лучшему будущему».

Прочитав, Томас сжег бумагу над спиртовой плошкой.

— Это я для тебя принес, больше не потребуется, — сказал он. — Ты понял, что нужно делать сейчас, пока не слишком поздно, где спасение?

— Кто это написал? — холодно спросил Густав.

— Национальный комитет «Свободная Германия». Они послали меня сюда, а не русские. Я ведь поклялся, что не русские, и это правда.

— Там плохие немцы, предатели. Они служат русским.

— Ужасно! — Томас схватился за голову. — Брат брата не может понять. А ведь ясно: если бы мы сами покончили с Гитлером, его гаулейтерами и сложили бы оружие, война немедленно прекратилась бы.

Густав, кажется, понимал это и — молчал.

Между ними была спиртовая плошка с желтым язычком пламени. Оба смотрели на огонек и оба думали об одном: судьба людей, как этот маленький огонек…

— Мне ясно, — сказал Густав и отодвинул плошку в сторону, чтобы не погасить ее своим дыханием. — Теперь совершенно ясно: ты коммунист.

— Считай как хочешь, — Томас поднялся. — Ты знаешь, что до войны я не вступал в Коммунистическую партию. Но — считай как хочешь. До тридцать третьего года в Германии было триста тысяч коммунистов, об этом писали в газетах. Сколько уничтожено гитлеровцами, брошено в тюрьмы и концентрационные лагери? Половина? Больше? Не знаю. Однако уверен: коммунисты остались и не сидят сложа руки. Скоро их будет еще больше. Я тебе прочитал: немцы должны мужественной борьбой восстановить честь немецкого имени. Это сделают прежде всего коммунисты и те, кто пойдет за ними. Ты не соглашаешься. Мне ничего не остается, как искать одному. Если взялся за это дело, то и принял на себя ответственность за жизнь людей. До свидания, Густав! Я ошибся, надеясь на твою помощь. Ты готов слепо повиноваться и совершить преступление. Фюрер не сможет освободить тебя от совести и ответственности. В последний раз говорю: подумай!

Главный инженер уложил бумаги в портфель и щелкнул замком: отчет был готов.

Томас ушел в склад. Ни минуты не отдыхая, он искал заложенную мину, и все чаще приходила мысль, что усилия его бесполезны. Надо бы на поверхности посмотреть, где закопан провод, но там рвутся снаряды, может убить или тяжело ранить, и тогда уж никто не спасет обреченных на смерть людей. У входа лежат раненые солдаты, ищут здесь спасения. И никто из них не знает, что самое страшное впереди.

Русские, судя по стрельбе, совсем близко. Не выбросить ли белый флаг, чтобы они поспешили сюда? Но увидят эсэсовцы, и взрыв произойдет немедленно.

Томас пошел к брату. Тот сидел за столом и курил сигарету за сигаретой. Портфель лежал на столе. Вентиляция не работала. Дым заполнил кабинет, лицо Густава было зеленоватым. Томас, не спрашивая, взял со стола сигарету, закурил и посмотрел на цементный потолок.

— Могила для десяти тысяч человек. Один из могильщиков — Густав Бухольц. Представляю его судьям… Ты не отворачивайся.

Густав сплюнул в угол и что-то пробормотал. Томас в бессилии выкрикнул:

— Пойми же ты: это наши люди!

— Для меня, — главный инженер положил руку на портфель, — главный вопрос: кому я отдам это?

— Советскому коменданту, — резко ответил Томас. — Больше никакого начальства тебе не будет. И отвечать за соучастие в преступлении будешь перед комендантом, а потом перед военным трибуналом. Не думай, что я шучу.

— Это же… выдача документов противнику! — возмутился Густав.

— Противник тот, кто обрекает тысячи людей на гибель. — Томас подошел к брату, положил руку ему на плечо, — Густав, одумайся, пока не поздно. Ты знаешь, где заложена мина, должен знать. Скажи, и больше от тебя ничего не потребуется.

— А если я не скажу?

— Тогда ты будешь моим врагом. Я останусь здесь, с людьми, и разделю с ними общую участь.

— Ты не сделаешь этого, Томас! — испугался брат. — Ты не сделаешь ради своей семьи. Она, возможно, не погибла.

— Нет, сделаю, — твердо сказал Томас и оттолкнул брата. — Именно ради своих детей сделаю. Пусть они знают, что их отец хотел спасти людей, но ему помешал дядя Густав, и пусть они проклянут!ꓺ

Задыхаясь, Томас сел и схватил сигарету.

Как дым в комнате, стояло молчание. Лицо Густава еще больше позеленело. Он смотрел на портфель. Томас медленно пошел к двери.

— Да! — воскликнул он. — Чуть не забыл. — И неловко, одной рукой, расстегнул шинель, полез во внутренний карман. — Это важно, последнее, что осталось… — Вот — фотокарточка отца. Всю войну носил с собой. Возьми и сохрани. Наш отец был простым рабочим. Будь он жив, он сказал бы, кто из нас прав. Я знаю, что он сказал бы обо мне и о тебе. Бери!

Густав посмотрел на фотографию и положил ее на стол. Внутренне мучаясь, он спросил:

— Ты решительно остаешься?

— Да!

— Ты всерьез полагаешь, что эти документы надо сдать советскому коменданту?

— Можешь выбросить их. Нужны они коменданту!ꓺ Но если всерьез, еще раз — да! Так же поступит и Лаш со своими документами, он отдаст их советскому командованию.

— Легко все получается у тебя, Томас.

— Это потому, что я больше твоего повидал и пережил. Ну, Густав, еще минута — и я ухожу.

Брат нервными движениями открыл замок. Достал бумаги, взял нужную, остальные сунул в портфель. Он показал Томасу чертеж.

— Вот — план завода. Здесь проходит канализационная труба. Смотри масштаб. Один метр от задней стены склада, два метра от боковой справа. Под полом… Запомнил? И еще запомни: я тебе ничего не говорил и не показывал. — Густав спрятал чертеж в портфель и щелкнул замком, — А теперь оставь меня одного.