Василий Ванюшин - Штурм

Остыв, комбат сказал Колчину с той же вежливостью, с какой почти всегда обращался к своим офицерам и бойцам:

— Как видите, товарищ лейтенант, они тянут время. Я не могу ждать, не имею права остаться здесь — на то не было приказа комдива. Предупредите их, что они теряют последнюю надежду спасти себя, и кончим разговор. — Наумов, шепнул Колчину: «Я увидел, как вернее штурмовать форт».

Лейтенант помнил наставление Веденеева: не допускать затяжек. Знал и то, как хочется начальнику политотдела довести начатое дело до конца, и Колчин желал того же.

— Товарищ майор, они же согласны. Повозимся еще часок, беда невелика. Зато вашему батальону не придется штурмовать форт, нести потери. Я с Шабуниным могу остаться, а вы пойдете в штаб. Договоримся, что они пошлют тоже двоих парламентеров, непременно офицеров — так надежнее.

— Ладно, — уступил Наумов. — Нo в штабе я доложу, чья инициатива. Сюда не вернусь. Не могу видеть их… Я потерял замечательных бойцов и должен уговаривать врага? Довольно!

Комендант форта отказался посылать двух офицеров — достаточно одного.

— Но мы остаемся вдвоем, — напомнил Колчин.

— Это ваше дело.

«Так не годится, — волнуясь, обдумывал положение Колчин. — Одному своему, даже офицеру, они могут не поверить, и опять задержка. От них должны пойти два парламентера. Непременно! Как же быть?»

Тут взгляд его остановился на Майселе, который не принимал участия в переговорах и молча сидел у дверей.

«Надо оставить и Майселя, тогда они согласятся. Но ведь это тот самый обер-лейтенант, и я не ошибаюсь! Можно поверить, что он выполнил задание в Кенигсберге, и вот пошел парламентером, а сердце подсказывает: остерегайся! Вместе с Майселем среди гитлеровцев — это большой риск. Но как важно, чтобы весь гарнизон форта сложил оружие! Ради этого стоит рискнуть. Ведь форт окружен, наши — рядом…»

И, поколебавшись, Колчин решился:

— Мы можем остаться втроем, а вы пошлете двоих офицеров.

— Кто у вас третий? — спросил комендант.

— Вот! — указал Колчин на обер-лейтенанта.

— Его мы не можем считать за парламентера. Он немец.

— Он наш военнослужащий. — И Колчин заговорил на чистейшем немецком языке. — А я, кто по-вашему? Нет уж, господа, позвольте нам знать, кого посылать парламентерами, это наше право, национальность для нас не имеет значения. В Красной Армии — люди всех национальностей страны. Может, вы хотите разговаривать непременно с русским генералом, а командир нашей дивизии украинец! Как же быть? Прошу считать нашего товарища парламентером, иначе все уйдем.

Опять возник долгий разговор. Сошлись на том, что с майором Наумовым уходят два офицера — обер-лейтенант и лейтенант, остаются Колчин, Шабунин и Майсель. Комендант потребовал от своих парламентеров лично встретиться с советским генералом; если он подтвердит условия сдачи в плен — вернуться с любым количеством русских офицеров, перед которыми гарнизон сложит оружие немедленно.

Майор Наумов поставил условие: сам осмотрит немецких парламентеров, не спрятано ли оружие; один из них с белым флагом пойдет впереди, второй следом, сам майор — позади.

— Я не верю им, — сказал Наумов Колчину на прощание. — Они не верят в подпись генерала, и я подозреваю: с умыслом это. Послушайте, лейтенант, вы нравитесь мне, и хочется быть откровенным до конца. Я слышал о ваших отношениях с Гарзавиной. Может, вам передали, что она ночевала у меня в блиндаже и я был с ней близок как мужчина с женщиной…

— Зачем об этом, товарищ майор?

— Затем, что я не верю немцам, и если вам здесь придется тяжело, не думайте плохое о Наумове — он не подлец. Дайте вашу руку.

Наумов пошел с немецкими парламентерами. Было еще светло, и близко находились бойцы батальона, они внимательно следили за фортом.

Как будто ничего опасного не предвиделось.

Приведя немцев в штаб дивизии, Наумов доложил о переговорах и ушел к себе в батальон.

Комдива в штабе не было. У Сердюка хватало забот без форта. Он уехал в левофланговый полк и задержался там. Ему позвонили. Генерал ответил, что не может сейчас покинуть полк — обстановка не позволяет.

Ни Афонов, ни Веденеев не могли убедить немецких офицеров в надежности генеральской подписи. Парламентеры хотели видеть генерала лично, услышать от него: да, все будет так, как написано. У них есть приказ коменданта.

Немцев оставили в отдельной комнате. Афонов с криком подступил к Веденееву:

— Я же говорил, что врага не агитировать, а бить надо. Развели антимонию. Нельзя было тянуть до вечера. В темноте черт знает что может произойти. Вы назвали форт барометром. Верно! Стрелка этого барометра может метнуться на бурю. Перед фронтом дивизии появились дополнительно немецкие части. Возможна контратака. Это не страшно. Отобьем! Но если гарнизон вывалит из форта и ударит нам в спину? Им терять нечего. Они фанатики и на все способны.

— Форт же остается блокированным, — возражал Веденеев, однако не с прежней уверенностью в правоте своей.

— Блокированный! — горячился полковник. — Малочисленный батальон Наумова редкой цепью окружил форт. Гарнизон ударит в одном месте, что тогда? Агитация не поможет. Вот попробуйте убедить их, поговорите еще раз, — Афонов кивнул на плотно прикрытые двери, за которыми находились немецкие парламентеры. — Они стоят как истуканы. Им приказано встретиться с генералом, и они будут ждать, пока не выгоним. Комдив появится не скоро. Надо отправить немцев обратно, а наших вернуть. Сказать коменданту со всей твердостью: либо капитулируете немедленно, либо мы штурмуем форт и уничтожим всех. Довольно играть в кошки-мышки. А ваш Колчин… — и полковник махнул рукой, — мальчишка еще. Я человек прямой и говорю вам в глаза.

Веденеев внутренне согласился: да, Колчин проявил мягкость, и создалось трудное положение. Видно, не подошло время разговаривать с немцами по-человечески. Но ведь надо начинать! Учиться вести с ними диалог. Для будущего надо. Не все у них просто фигуры в шинелях, слепые, знающие одно: приказ есть приказ. Есть люди с прояснившимся взглядом. Не получился полезный диалог сейчас, получится позднее. Линия правильная. Нужны терпение, выдержка.

— Я не отступлюсь, — сказал Веденеев Афонову, стиснув кулаки. — Не могу… У нас общая цель, но обязанности разные. Понимаю всю ответственность и не побоюсь ее.

— Тогда как хотите. — Афонов надел шинель и позвал связного-автоматчика. — Я иду на передовую. Через полчаса встречусь на наблюдательном пункте с комдивом — так договорились. Разумеется, доложу подробно. Заварили кашу — расхлебывайте.

Веденеев позвал парламентеров. Слабое знание немецкого языка не позволяло вести свободный разговор на серьезные темы. Подполковник задавал несложные вопросы. В ответ слышал непреклонное: