Василий Ванюшин - Штурм

Деревня горела. Бойцы черными тенями метались между огней…

Пуля ударила в каску, погнула край ее возле уха, задела висок — Булахов повалился на изгородь, потерял сознание. Очнувшись, он увидел землю, которая раздергивалась, как пряжа, в голове гудело, и вокруг ничего не слышно. Шатаясь, он поднялся и увидел знакомую избу. Пламя бешено плясало на крыше, полыхало в окнах, вырываясь языками, выгнутыми кверху. На миг ему почудилось: там, в окне, — девичье лицо. До неузнаваемости исказившееся и почерневшее, оно исчезло в пламени.

«Надо было спрятаться, — кричал он и не слышал собственного голоса. — Я же говорил! У вас есть подвал, бойцы выкопали в огороде щель. Надо было укрыться, ждать. А наше дело — всегда быть на своем месте!»

Это он выкрикивал во сне. Ему виделся пожар, и Галя с матерью, погибающие в огне, заломив руки, умоляли его: «Останься!» Они заклинали: останься жив и отомсти!ꓺ

Булахов заснул на диване, не успев снять сапог.

Девяносто две тысячи немецких солдат и офицеров совершали свой последний марш на восток, от Кенигсберга к Тильзиту и дальше. Под охраной автоматчиков они шли сильно растянувшейся колонной, стараясь держать равнение в рядах.

Возле контрольно-пропускного пункта, где поднятый шлагбаум торчал подобно штыку, нацеленному в небо, движение пленных замедлилось. Шлагбаум опустился, отрезав и остановив часть колонны.

— Актунг! Линкс! Штеен! — выкрикивали конвоиры заученные слова команды, и пленные сошли с дороги влево, остановились, привычно образовав четыре шеренги с офицерами впереди.

На шоссе показались автомашины. Пронесся бронетранспортер с пулеметами на бортах, за ним небольшая легковушка с брезентовым кузовом, затем длинная легковая… В этой машине рядом с шофером сидел военный крепкого сложения, в зеленой фуражке, надвинутой на глаза. Офицеры, стоявшие ближе к дороге, успели разглядеть на широком погоне большую звезду, советский герб и догадались, кто едет. Советский маршал, командующий русскими войсками. Он предлагал окруженному в Кенигсберге гарнизону сложить оружие, не проливать зря кровь.

Немецкие офицеры торопливо взяли под козырек. То же сделали и все другие офицеры в колонне, глядя на первых, вскинувших руки к козырькам, а солдаты замерли по стойке «смирно».

Маршал проехал по дороге на запад, к Земландскому полуострову.

Колонна немцев выстроилась на шоссе и двинулась дальше. Конвоиры, шедшие далеко друг от друга, перекликались:

— Хороши фрицы пленные. Дисциплинка!ꓺ

— Смотрите зорче! Как бы они по команде своих офицеров не выкинули чего-нибудь.

Пленные шли спокойно, покорно, и не было отстающих.

Фронт двигался по Земландскому полуострову, перехватив его весь, пробивал оборонительные полосы одну за другой, ломился сквозь сосновые леса, где всюду попадались немецкие бункеры с дерном наверху, похожие на могильные курганы, а на морском побережье, среди песчаных дюн бункеры с плоскими и длинными крышами напоминали надгробные плиты. Фронт в своем громовом движении давил все эти укрепления и на пути к Пиллау оставлял за собой павших в бою…

Кенигсберг стал тыловым городом. Здесь временно осели армейские тылы. Интенданты, хозяйственно осмотрев пустые форты, устроили в них продовольственные и вещевые склады. В городе находилось много гражданского населения, вчерашних невольников и невольниц — не представлялось возможным репатриировать сразу всех, отправляли, как позволял транспорт. В пригородах, наиболее уцелевших, разместились полевые госпитали и медсанбаты, и при каждом были созданы отделения для раненых и больных гражданских лиц. На попечение наших медиков перешли оставшиеся немецкие лазареты с врачами и множеством раненых. Они были почти без медикаментов.

По всем этим учреждениям и среди репатриантов прошел слух: город заминирован, под дома заложена взрывчатка. К ней под землей подведен провод. Он протянут далеко, конец его в руках врага. Слух упорно распространялся. Официально никто его не опровергал. И люди тревожились, особенно раненые, которые не могли двигаться.

Прошло несколько спокойных дней, опасения постепенно исчезли, подобно остаткам заледеневшего снега возле теневой стороны домов.

Аскар Жолымбетов не слушал разговоров о заложенной всюду взрывчатке. Каждое утро после завтрака он покидал роту выздоравливающих, оставленную в городе медсанбатом дивизии, и с подвязанной рукой уходил бродить по городу. Он искал Катю Щурову.

Наконец-то погода установилась теплая, ясная. Распростившись с полушубками, ватниками, шапками и даже с шинелями, военные ходили в гимнастерках и пилотках. Солнце светило так, что на тротуарах ослепительно искрились обломки стекла, и если где открывались уцелевшие окна, по стенам домов метались зайчики. Грязь высохла, На деревьях лопались почки.

Но весна, с теплом и солнцем, с появившейся зеленью, не особенно радовала Аскара: он не мог найти Катю. А ведь слово дал умирающему другу! Часами он простаивал на сборных пунктах репатриантов. Там по спискам выкликали фамилии. Аскар надеялся — сейчас услышит: «Екатерина Щурова!» И одна из девушек откликнется: «Здесь!» Но так и не дождался этого, хотя обошел все сборные пункты в городе.

Ничего не добился и в комендатуре. Там не имели сведений о каждом отдельном человеке. И дали совет поискать в госпиталях: возможно, Екатерина Щурова ранена или больна.

Аскар пошел по армейским госпиталям и дивизионным медсанбатам. В первом госпитале ему сказали, что Екатерина Щурова у них не значится. И он уже повернул было прочь, но тут увидел военфельдшера Гарзавину. Она, эта красивая девушка, делала уколы бойцам батальона Наумова, и с ней поругался Щуров; она везла раненых, когда на санитарную машину напали немцы, — Аскар и другие легкораненые красноармейцы отбросили их автоматным огнем.

Аскар рассказал ей, зачем пришел.

— Вот — наденьте, — Лена подала халат. — Сходим в женскую палату. Я там никого не знаю. Дежурю только возле мужа.

«Уж не тот ли полковник?» — подумал Аскар и пошел за ней.

В женской палате Кати не было.

— Вы из дивизии Сердюка? — спросила Лена. — Тогда зайдемте к моему мужу. Он так скучает по однополчанам!

Аскар увидел не полковника, а молодого парня с белыми волосами, бледным лицом, в одной нижней рубашке. Он лежал на койке, одеяло сбито до пояса. Гарзавина поправила одеяло, сказав:

— Юра, вот красноармеец из нашей дивизии, поговорите. — И ушла.

Колчин долго смотрел на Аскара, припоминая, где видел этого бойца-казаха.

— Мы встречались в батальоне Наумова.

— Так точно, товарищ лейтенант.

— Говорите громче.

— Да, встречались. — Аскар подвинулся к нему ближе.