Василий Ванюшин - Штурм

— Вы пришли проведать меня?

— Нет… И проведать, конечно, — смутился Аскар. — Что с вами, товарищ лейтенант?

— Контузия… Наступали на Фирбруденкруг. Проклятое место. Я находился на КП батальона. Целый день бой за поселок. Гиблое место… Рядом разорвался снаряд. Оглушило, и не помню, что дальше.

Колчин не хотел больше говорить, отвернулся к стене. Аскар мало сочувствовал лейтенанту: контузия — пустяк, это пройдет. Совсем молодой джигит, здоровый, руки, ноги на месте и никакой царапины на лице — ничего страшного. Зачем же отчаиваться?

— Спасибо, что пришли, — не глядя, Колчин слегка кивнул — простился.

Видно, не скучал этот лейтенант по своим однополчанам.

В другом госпитале Жолымбетов увидел Веденеева. Подполковнику недавно сделали операцию. Сиплым, неузнаваемым голосом Веденеев сказал Аскару:

— Где нам еще встречаться, как не здесь, в госпитале… Кого видел из наших?

Вторая койка в палате пустовала — сосед Веденеева, майор, ушел в медсанбат своей дивизии долечивать рану, и Аскар чистосердечно рассказал о лейтенанте Колчине.

— Странный он какой-то… Будто ничему не рад.

— Это от контузии. Замкнулся и думает о себе, — еле слышно говорил Веденеев, обхватив левой рукой забинтованное лицо. — Боится, что навсегда останется глухим и потеряет свое счастье… Терзания могут довести до беды. Он же умный человек. Эх, молодость, молодость! — вздохнул Веденеев, — Или уж верно, что рассудительность — признак старости.

— Да, вы всегда такой рассудительный, товарищ подполковник. Как сейчас вижу вас в первый день войны, — напомнил Аскар. — Как трудно нам было! Без вас пропали бы.

— Болезнь старит. И что ни говори, а на пятый десяток пошло…

— Много ли это? Я родился, когда моему отцу было пятьдесят лет. Теперь давно за семьдесят, а он еще пасет отару овец. Работает.

— Работает? — переспросил Веденеев и задумался. — Работа, дорогой, это, пожалуй, самое главное в жизни. Пока можешь работать, сознаешь себя полезным.

Аскар хотел спросить подполковника о семье. Но отворилась дверь, появился новый сосед Веденеева, и надо было уходить.

Нового соседа, закованного в гипс и забинтованного, привезли на каталке из операционной и положили на койку, освобожденную майором. Раненый еще не очнулся от наркоза. Голова тяжело вдавилась в подушку.

Стараясь ступать на носки, вошел красноармеец, бойкоглазый и ловкий в движениях, — связной, должно быть. Он принес гимнастерку своего командира, порванную на боку, и аккуратно повесил ее на спинку стула. Веденеев увидел погоны полковника, Золотую Звезду Героя, два ордена Ленина, два Красного Знамени, ордена Суворова, Александра Невского, Красной Звезды, медаль «За отвагу», гвардейский значок. Рукой подозвав к себе красноармейца, Веденеев молча указал на раненого — «Кто это?»

— Командир нашего полка гвардии полковник, Герой Советского Союза Булахов, — шепотом доложил связной.

Что гвардии полковник и Герой — без слов ясно. И эту фамилию Веденеев однажды слышал.

Связной чинно удалился, оставив дверь приоткрытой. Оттуда, из коридора, он наблюдал за своим командиром. Когда раненый открыл глаза, пришел в себя, красноармеец — слышно было по шагам — сорвался со своего поста. Вскоре появились врач и медицинская сестра. Врач пощупал пульс. Раненому сделали укол.

На другой день при врачебном обходе Веденеев, извинившись, задержал врача в коридоре.

— Одну секунду… Как состояние гвардии полковника?

— Вылечим.

Булахов лежал пластом. Но он уже мог говорить. Веденеев для знакомства назвал себя. Гвардии полковник медленно повернул голову. Запавшие голубоватые глаза его светились необыкновенно ярко.

— Помню… — от слабости он прикрыл глаза. Лицо казалось безжизненным, еле заметно двигались почти белые губы. — Незадолго до штурма Кенигсберга… через передний край в расположение моего полка… пришли два немецких офицера. Один назвал подполковника Веденеева, просил непременно к Веденееву… Я послал с немцами своего переводчика.

— Теперь и я вспомнил. Ваш красноармеец доставил ко мне обер-лейтенанта и унтер-офицера. Они выполняли важное задание Комитета «Свободная Германия» и нашего командования. Красноармеец докладывал, что прибыл из полка гвардии полковника Булахова, и тогда же сообщил мне такую горестную весть, что, признаюсь, она вытеснила из памяти вашу фамилию.

— Что же случилось?

— Об этом после… — Веденеев почувствовал, как начала подергиваться щека, а рубец на ней заныл. — Где вас ранило?

— Около Пиллау, немного дальше…

— Расскажите, если вам не трудно.

Гвардии полковник помолчал, крепко сжав бескровные губы, и сказал:

— Это тоже нелегко, а надо. Вы начальник политотдела, партийный работник, я коммунист… Хочу рассказать… Около Пиллау погиб командир нашего корпуса генерал Гурьев. Хороший генерал! Он был для меня не только старшим командиром, но и наставником. Вместе прошли всю Белоруссию и Восточную Пруссию… И нет Гурьева… Корпусом стал командовать его заместитель, тоже генерал. А заместителем назначили, может, временно, полковника. Я его не знал. Пиллау взяли. Дальше — узкая коса. Наступать можно одному-двум полкам. Никакого маневра — слева залив, справа море. И немцам отступать некуда. У них вся коса изрыта — блиндажи, окопы, траншеи… Не пробивать, а прожигать огнем приходилось. Мой полк неделю в непрерывных боях, и я совсем не отдыхал. Мне поставили задачу — форсировать пролив. А на той стороне — форт…

— Форт? — слушая, Веденеев напрягся безотчетно для себя. — И там форт?

— Да. Пролив мы форсировали. Форт с первого раза не смогли взять.

Я измучился, чувствовал себя плохо. Температура тридцать девять. Простыл, должно быть. Заснуть бы, думаю, часа два, и все прошло бы. Но где там заснуть! Полку было придано до двадцати артиллерийских и минометных частей. Каждый командир приданного полка или отдельного дивизиона хотел поговорить лично со мной, просил указать, куда бить. Снарядов хватало. И начальства за спиной много: командир дивизии, комкор, командарм. Телефон постоянно звонит — отойти невозможно. Я попросил комдива: дайте поспать два-три часа, потом со свежей головой осмотрюсь, подготовимся, и все будет в порядке. Он понял меня — Булахов не любит-наобум… Разрешил. Только я уснул — опять зовут к телефону. Сквозь сон слышу: «Требуют из штаба корпуса». Взял трубку. В ухо мне — хриплый бас: «Говорит гвардии полковник Афонов…»

Афонов! — воскликнул Веденеев, насколько позволял голос. — Вы не ошибаетесь?

— Нет. Был сонный, вялый, а разобрал: Афонов, заместитель командира корпуса, временный или постоянный — не знаю. А что? Вы знакомы?

— Возможно… Я очень внимательно слушаю, товарищ гвардии полковник.