Василий Ванюшин - Штурм

Веденеев медленно поднялся. Он подошел к окну и долго смотрел на улицу.

— Да, жаль людей. Очень… — произнес он тихо. Колчин не расслышал его и продолжал, кусая губы:

— Какое там восстание! Приказ взял верх над разумом, и немцы сопротивлялись так, будто конца войны не видно. Вот цена агитации!

— Какие потери! Генерал Гурьев… Сколько пролито крови! Очень жаль, — повторил Веденеев и повернулся к Колчину. — А о цене скажу: есть цена! После войны немцы узнают, где правда, кто высказал ее. То, что сделал и делает Национальный комитет «Свободная Германия», — будет основой строительства новой Германии. Ты, надеюсь, понимаешь это. И еще лучше поймешь, убедишься. Тебе еще придется поработать с немцами.

— Этим делом больше заниматься не буду, не могу и не хочу, — вяло отозвался Колчин.

— Не хочешь — не надо, — Веденеев шагнул к нему. — Но неужели и мечту свою — по боку?ꓺ

— Какую мечту? — Колчин заметно насторожился.

— А такую: разведчик в стане врага… Забыл? Руки опустил! Или думаешь, после войны врагов не будет? Задумывался? Нет! Коммунист, называется… — выговаривал Веденеев сурово.

И Колчин вскочил, босой, в немыслимо широких шароварах, подвязанных у щиколоток, оглядел себя, как-то неумело поправил свое нелепое, смешное одеяние, застегнул ворот и с уверенностью сказал:

— Все-таки я буду разведчиком!

— Но прежде всего брось хандрить, возьми себя в руки. Давай поговорим, садись, — Веденеев подвинул стул к кровати. — У тебя хорошие возможности: знание немецкого языка, храбрость…

— Это, же я слышал от Афонова при первой встрече.

— Что он еще сказал при первой вашей встрече?

— Еще?ꓺ — Колчин потер лоб, вспоминая. — Неудобно о себе, но не мои слова: немного везения к вашей смелости и находчивости, и вы, лейтенант, были бы уже майором, — так говорил Афонов.

— Это на него похоже, о карьере он мог сказать. А тебе надо увидеть большую, благородную цель! — сказал Веденеев с увлечением. — Представим обстановку после войны. Победители — мы, конечно, и еще Англия, Америка. Победителями будут антифашисты в Германии. Но останутся немцы с жаждой реванша. Так было в истории. Реванша будут добиваться не под гитлеровским флагом, а под другим, но тоже с антисоветским криком. И у них найдутся сообщники, покровители. Классовая борьба!ꓺ Ты мало учился, не успел. Но знаешь, что толстосумам нужна война и против кого, в первую очередь, им хотелось бы. Они вскормили Гитлера, вынянчат, вскормят и другого агрессора. Не нужен нам сладкий самообман. Обстановка предвидится сложная. Значит, тебе потребуется кроме смелости, находчивости еще очень важное — идейная подготовка, больше того — закалка! Чтобы ты был целеустремленным, способным глубоко осмыслить события, мог самостоятельно принимать верные решения, — Веденеев мял скрюченные непослушные пальцы. — Ты смена нашему брату и пойдешь туда, куда направит партия. Твое желание — в разведку. Очень важно. И мне представляется… — Веденеев наклонился, с поощрительной улыбкой глянул в глаза Колчину, — попадаешь ты в лагерь к немецким военнопленным, заводишь дружбу с теми, кто мечтает о реванше, едешь с такими в Германию. Не допустить войны — святое дело! Ты, Юрий, будешь на переднем крае борьбы. Ты можешь. Кое-кто из немцев знает тебя в лагере, когда ты был там в немецкой форме. Верный и простой ход…

— Практическую сторону вы, товарищ подполковник, представляете себе слишком просто.

— Тебе, конечно, виднее, ты готовился.

— Ни слова об этом! — торопливо предупредил Колчин.

Лена, войдя, обрадовалась Веденееву и с изумлением посмотрела на веселого Юрия, показавшегося ей здоровым.

— Вы исцелитель, товарищ подполковник! — воскликнула она.

— Я сам нуждаюсь в исцелении.

Веденеев не стал мешать им и попрощался. По дороге в свой госпиталь он думал о Колчине:

«Пожалуй, выйдет из него настоящий разведчик. Фронт научил многому…»

Булахов спал, дыша ровно и спокойно. Веденеев не знал куда девать себя. В одиночестве, более тягостном, чем постоянное недомогание, он размышлял:

«Исцелитель, исцеление… От какого это слова? Цель, целый, что ли? Вернуться в прежнее, целое, без изъяна состояние… Без цели нельзя вернуться. Булахов и Колчин выздоровеют. Я помог им увидеть цель, у них прилив сил. А у меня что впереди?»

Веденеев мучился в раздумьях, и одна всем известная истина поразила его сейчас своей ясностью и простотой: жить одиноко — участь горькая. Многое сможет заменить, взять на себя работа, но останется еще нечто неразделимое ни с кем, только при себе останется и на всю жизнь, как эта горькая усмешка, вызванная шрамом.

Он попросил у медицинской сестры два листка бумаги, вынул из кармана гимнастерки авторучку и присел к столу. Указательный и средний пальцы не разгибались, придерживать ручку невозможно. Веденеев сжал ее большим и безымянным пальцами, попробовал писать. Он выводил буквы старательно и неторопливо:

«Уважаемая Эрна Августовна…»

— Нет, «уважаемая» — не то, — промолвил он, рассматривая свои каракули. — А ведь она знает мои почерк и не поверит, что это я пишу. Ничего, можно объяснить, почему у меня так плохо получается.

На чистом листке он начал так:

«Здравствуйте, Эрна Августовна! Вы удивитесь, получив это письмо. Но мне хотелось бы, чтобы вы поняли причину той неловкости, которую испытываю я, когда пишу Вам…»

Письмо выходило путаное. Веденеев зачеркивал одни слова, заменял другими.

«Ничего, — думал он. — Это черновик. Я каждый день буду переписывать. Мне спешить некуда, и вот так научусь уверенно держать ручку».

Веденеев перевернул бумагу и на чистой стороне начал снова. То похолодание, которое охватывало сердце, когда он в одиночестве думал о себе, отступило и не беспокоило. Он мысленно протягивал нить от себя к другому человеку. Тот человек, конечно, не догадывался об этом. Возможно, нить не дотянется до него, оборвется. И все же потеплело на сердце Веденеева.

Он уже приноровился писать, дело пошло лучше. Рассматривая ровные строчки, твердой рукой выведенные буквы и слова, он на минуту отвлекся от сути письма и подумал с уверенностью: «Э, нет, не опущу рук. Займу место в рядах борющихся».

В палату вошел врач, усатый, в очках. Он нагнулся над спящим гвардии полковником, прислушался к его дыханию, потом повернулся к Веденееву.

— Тренируем руку?

— Да, — Веденеев спрятал письмо.

— Есть такое предложение, — говорил врач тихо, чтобы не потревожить спящего, — направить вас, товарищ подполковник, в специализированный госпиталь. Там сделают косметическую операцию. Здесь мы не можем — нет специалиста.

— Косметическую? — удивился Веденеев. — Что я, женщина?ꓺ

— Ну, пластическую. Пересадку тканей, — врач пальцами ощупал рубец на щеке Веденеева. — Гримаса исчезнет с лица.