Александр Соколов - Пацифист. Берта

Эльза хоть везла коляску сноровисто и легко, но шел я с ней рядом в неком-то есть, недоумении. По части как раз этой коляски. И в самом деле? Как быть? Неудобно же, что женщина везет груз, а мужик, свободный от всякой ноши - вещмешок тогда не в счет был! - рядом вышагивает.

Тут, правда, резоны всякие были и «за» и «против»! По тогдашнему, конечно, времени. Во-первых, я - командир, а она всего лишь, что называется, вольнонаемная. Во-вторых, как не крути, я из победителей, а она из побежденных. В-третьих… Да что тут заниматься арифметикой? Главное, что не давало-таки покоя: она - женщина, а я - мужик!

И через километр-другой не выдержал я - взялся за поручни коляски, а ее так деликатно оттесняю: дескать, фрау, гуляйте - повезу сам! Она улыбнулась, головой закивала, но от коляски - ни ногой! Так, следовательно, вдвоем мы эту жратву бегемотскую и потянули.

Ну, про городок я вам описывал, но уж очень скоро он кончился, и очутились мы на скучной шоссейке, всего шириной в полтора грузовика. Кругом вроде бы лес, но какой-то все же редковатый на русский глаз. Уж больно, по-нашему, дачный, что ли? Да и то островами- смотришь, деревья вдруг расступаются, а промеж их такие широкие-широкие просеки вдаль убегают!

Сначала меня вся эта наша прогулочная процессия просто из себя выводила. Плелись-то мы ведь обычным шагом. И я даже попытался засечь время, чтоб прикинуть скорость передвижения. Но со злости раза два сбивался. Плюнул! Однако при сверлящей мысли о тридцати с лишним километрах пути и двух запланированных ночлегах в конце концов не сдержался и начал так крыть по матушке, что мои автоматчики, которые к тому времени приноровились-таки к разговору через хребет бегемотский, осеклись, обернулись с тревогой, даже шаг замедлили.

Ну, я им насчет этого марафону «победоносного бегемотского марша» и выдал сокровенное!

Слышу, в ответ понеслись выражения похлеще моих… На мазоли, то есть, им прыгнул, выходит…

Вдруг Эльза свою пухлую ручку на мою кладет, а в глазах, вижу, просьба, да и бровь, трагически сломанная.

«Герр ляйтенант,- говорит,- ни нато ошень!».-А?

Я чуть было сквозь землю не провалился!

Стало быть, понимает речь нашу уникально своеобразную, национально исторически нецензурную?

Вот так сюрприз! Я коляску оставил, и вперед, к ребятам- рассказываю в изумлении. А они тотчас успокаивать: «Да нет, товарищ младший лейтенант! Откуда ей знать наши древние обороты? Скорей всего, смекнула, что вы просто в переживаниях находитесь».

А Паша возьми да и предложи пошпрехать с Эльзой, чтоб, значит, подтвердить эту их догадку.

Пошел он к ней вместо меня. Гляжу, уж пристроился, руками за поручни взялся, и в самом деле, хоть и спотыкаясь отчасти, разговор немецкий повел.

Мы же с Резо по бокам бегемотихи опять пристроились и давай с тоски анекдоты через Бертину тушу перекрикивать.

А Вилли - ну что за старик -как шел и ни разу не обернулся на нашу весьма громкую трепотню, так и продолжал свое шарканье…

Час топаем, другой, третий…

И, вообразите, ни одной встречной или попутной машины! Вообще ни одного человека! Впрочем, откуда им взяться? Ведь и жилья по дороге тоже никакого. Вокруг сплошные воронки, иногда танки подбитые или пушки развороченные да трупы, еще не убранные…

Дождь хоть, слава тебе, прекратился. Небо чуть развиднело. Вроде в природе веселей стало! Но только теоретически, конечно. На душе по-прежнему хреново…

Однако, вижу, Резо словно чаще нервничать стал - все оглядывается на Эльзу и Пашу, все оглядывается. А те все шпрехают, все шпрехают.

Вдруг Берта сходит вправо с дороги и -плюх в огромную болотистую лужу! Такой фонтан выдала, трехтонка чертова… Нас с Резо аж с ног до головы окатила, хоть мы и разметнулись в стороны, как кузнечики.

Тут Вилли подскочил и через Пашу объясняет, что, мол, Берта привала просит. Опять же пожрать приспичило. Вилли тарахтит, а Эльза смеется и все на меня в упор смотрит. А меня, надо вам сказать, ее взгляд почему-то в смятение приводит…

Вот так мы и присели в первый раз передохнуть.

Вилли с дочкой бросились кормить бегемотиху, а мы разожгли костерик, достали котелки, развязали мешки наши.

Пока воду поставили, разложились, в лесок сбегали, устроились подле огня,- глядим, и Вилли с Эльзой примкнули. Мы им провиант пододвигаем, угощаем по-солдатски - без всякого там расшаркивания, то есть,- а они, чудики, отказываются, головы воротят от еды замечательно консервной!

Тогда я слово взял, попросил Пашу перевести. Я им так и сказал, что нечего стесняться, когда вас, мирных немецких граждан, не имеющих, как мы надеемся, прямого отношения к фашистской сволочи, потчуют русские воины - освободители Европы и всего человечества.

И что вы думаете? После слов моих, политически взвешенных, вдруг этот Вилли, этот старикашка, встает и со словами «Доннер веттер!» уходит прочь. В лесок.

Эльза тотчас за ним чуть не бегом!

Воцарилась тут тишина нехорошая - чавканье и хлюпанье бегемотихи в счет не шло.

Ребята мои на меня испытующе уставились. Молчат. Но чувствую, о чем мыслят: дескать, тянуло за язык тебя, офицерика необстрелянного, говорить подобное в накаленной, еще боевой обстановке!

Чую, все же правы они… Но ведь и я хотел как лучше?

Принялись за еду. Друг на друга уже не смотрим, глаза опускаем.

Вдруг Эльза возвращается. Садится у костра, тоже начинает есть.

Потом просит Пашу перевести.

И тут оказывается, у нее брат был, сын этого Вилли, который погиб под Сталинградом. Поэтому-то она и просит извинить отца, понять его непростые переживания и чувства…

Легче нам от ее слов не стало, но спасибо все же, что правду сказала.

Видите как? «Просит понять его чувства!»

А наши чувства? Чувства сынов земли своей поруганной? Чувства сирот и вдов, всего народа русского?

Тут Паша взъярился и давай шпарить в открытую: дескать, все они фашисты, все враги и неизвестно еще, как изуверствовал на земле нашей тот же сыночек этого Вилли! А мы еще, дурачье, об ихней бегемотихе заботу проявляем!..

Я, как командир, его все же одернул, хотя про себя был совершенно согласен с каждым словом.

Эльза сидела невозмутимая - Паша нас уверил, еще когда костерок разжигали, что по-русски она ни бе ни ме…

Тут дождик снова закапал, огонь зашипел, стали собираться мы в дорогу. Вилли опять как из-под земли возник.

И все бы ничего, но Берта, сука такая, разлеглась у себя в луже, и ни с места! Хоть Вилли ее и с этого бока, и с другого обхаживать стал.

Ну что ты будешь делать с бессловесной тварью? Ведь не прикажешь?

Тогда старик что-то Эльзе и сказал. Подходит она к Берте, бросает в грязь несколько плиток жратвы - одну на другую, так что верхние вышли сухие,-и вдруг становится на них перед самой мордой бегемотской на четвереньки! И давай Берту ладошкой похлопывать да чего-то ей толковать.