Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

— Торчать тут нет смысла, нужно возвращаться! — прошептал Хайн.

Но это легко сказать, а разве была у них уверенность, что если сейчас они повернут назад, то непременно выйдут к своим?

— Надо сесть и ждать, — шепотом сказал Георг. — Может, все-таки сообразим, где кто. Вот свинство, что итальянцы не поют.

Он опустился на сырую холодную землю, вытащил из кармана револьвер и снял с предохранителя.

Они сидели молча. Георг надеялся, что выглянет луна, но тучи висели сплошной завесой. Поначалу он просто злился, что Стефан и Флеминг оставили такую громадную брешь между своими ротами. Ему хотелось поговорить с Хайном, но каждое слово могло их выдать. Мало-помалу холод пробрал их до костей, они совсем окоченели. Георг вспоминал оставшиеся за плечами четыре месяца войны, с того дня, когда они впервые вступили в бой у Мансанареса. Многого они не добились, но дошли, что называется, до крайности. Он задумался, сколько еще все это может продлиться. Вдруг в воздух взлетела сигнальная ракета, залив все вокруг зыбким светом. И тут же с обеих сторон раздались выстрелы. Лежа на земле, Георг сообразил, что они всего каких-нибудь тридцати шагов не дошли до итальянцев. Свет померк, стихли и выстрелы. Георг и Хайн не смели даже подняться. Они поползли назад, считая метры, и наконец добрались, как им показалось, до расположения своего батальона. Хайн тихонько крикнул. Они подождали ответа. Ни звука, ни движения. Тогда они встали и пошли. И тут шагах в пяти от них грянул выстрел. Хайн сразу бросился наземь, но Георг стоя обругал стрелка:

— Ты что, не мог пароль спросить, а потом уж палить? Вот угробите ради забавы батальонного командира, что тогда?

Но не успел он закончить фразу, как итальянцы ответили на одиночный выстрел очередями из своих легких пулеметов. Пулеметы эти за целый день были уже хорошо пристреляны к позициям добровольцев, и Хайн с Георгом, который тоже бросился ничком на землю, слышали и трескотню пулеметов, и свист пуль, и легкий стук, с которым они ударялись в землю слева и справа.

Наконец все стихло. Они опять окликнули часовых, встали и пошли к своим. У Георга вспотели ладони, и он сам себе дивился: оказывается, у меня тоже есть нервы. Они наткнулись на Стефана, сидевшего за углом каменной ограды. Георг сразу призвал его к ответу.

— Это не мой участок, — уверил его Стефан. — Я со своей ротой занял линию в два километра, а у меня всего девяносто человек. Десятерых пришлось отправить в лазарет, лихорадка, тиф, почем я знаю, здесь какую угодно болезнь подцепить можно.

В темноте нельзя было окончательно решить, кто прав.

— Но одно я хочу тебе внушить, — сказал Георг, — если ты намерен ссориться с Флемингом, то, по крайней мере, выбери для этого другое время и другой способ.

— Я ничего не имею против Флеминга, — с несколько излишним простодушием отвечал гамбуржец.

— Да, а как насчет мешков с песком? — поинтересовался Хайн Зоммерванд.

— Идиотская вышла история, — признался Стефан, — но как теперь в темноте сыскать эти мешки?

Хайн и Георг вернулись на командный пункт.

В маленькой развалюхе сидел Альберт, склонив над листом бумаги свое круглое лицо с беспокойно бегающими кошачьими глазами, и подсчитывал потери в ротах. Круль прикорнул на полу в уголке, с бутылкой вина. Он успел побывать в штабе бригады и теперь докладывал:

— Прибыла Двенадцатая бригада во главе с Лукачем. Завтра ждут бригаду Листера. Зато итальянцы взяли Бриуэгу. Ты хоть представляешь себе, где это?

Георг достал из кармана карту и, взглянув на нее, сказал:

— Если они еще продвинутся, то захватят нас на фланге.

И растянулся на полу. Прежде чем заснуть, он позвал Хайна Зоммерванда и спросил его:

— Знаешь, о чем я вспомнил, когда мы там затаились? Как мы первый раз встретились, помнишь? Вечером, в лесу, недалеко от города. Мы встретились на поляне. Темнело, мы были одни. Я тогда еще совсем тебе не доверял.

— Помню ли я! — воскликнул Хайн. — Впрочем, я тебе тогда тоже не доверял, думал, все это ловушка. Мы и впрямь были одни, каждый сам по себе.

— Да, разница громадная. На сей раз все иначе. Но сколько же мы за это время вместе пережили!

Под утро сильно похолодало. Итальянская артиллерия опять начала обстреливать дорогу у восемьдесят третьего километра. Снаряды так и свистели в низких снеговых тучах, когда Флеминг отправился в расположение соседней роты. Ледяной порывистый ветер бил ему в лицо. Флеминг взял с собой тяжелую дубовую палку и опирался на нее при ходьбе. Ни дать ни взять сварливый крестьянин идет. Он размахивал дубинкой и кивал товарищам, залегшим на высотке, долго осматривал повреждения, нанесенные его огневым позициям, и наконец решительно свернул на территорию соперника, на участок, занятый ротой Стефана.

— Надо хорошенько все осмотреть! — проворчал он и тут же с удовольствием отметил, что Стефану пришлось занять бо́льшую часть бреши между их ротами.

Теперь ему незачем держаться в тени высотки, он должен пройти по всем позициям, если хочет вернуть себе украденное добро. Итак, он взобрался на высотку и пошел дальше. Разумеется, противник сразу же открыл огонь по этому чудаку, так рано вышедшему на прогулку. Флеминг не бросился на землю, не прибавил шагу, ни разу даже не нагнул головы.

Иной раз, когда пули уж слишком громко и насмешливо свистели мимо уха, ему хотелось упасть ничком, но он этого не делал. Если что-то со мной случится, виноват будет Стефан, с каким-то детским злорадством думал он. А вслух ругался:

— Я покажу этой воровской шайке!

У каждого стрелкового окопа он останавливался, ковырял палкой землю и, только убедившись, что его мешков тут нет, шел дальше.

Светало. Итальянцы наращивали огневую мощь, но Флеминга ничто не могло сбить с пути, хотя он безусловно уже предпочел бы найти мешки и вернуться к своим.

В какую же даль эти бандюги отволокли мешки, думал он, совсем обескураженный, и был готов уже прекратить поиски, как вдруг заприметил два своих мешка, аккуратненько стоящих возле окопа вместо бруствера. От радости он даже забыл обругать стрелков, опустился на колени и окоченевшими пальцами тщательно написал на обоих мешках: «Собственность 2-й роты».

Довольный, он двинулся дальше, отыскать остальные мешки теперь уже не составляло труда. Бойцы стрелковой цепи ругались на чем свет стоит, так как своими блужданиями Флеминг вызывал на них огонь противника.

По Флеминг пометил красным карандашом еще восемь мешков. Теперь он был удовлетворен.

Он сполз с высотки, отыскал Стефана, разжегшего за каменной стеной маленький костерок. Рядом стояла жестяная миска с водой. Стефан уже намылил лицо и собирался бриться.

Флеминг остановился перед ним, широко расставив ноги и опершись на дубинку.