Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

Рыжебородый замолчал и пододвинул стул к холодной печи. Потом потер озябшие руки и продолжал:

— Местечко возле могилы твоего отца было для тебя предназначено. Что подумает твой отец, если ты не придешь к нему, если ему будет холодно оттого, что никого нет под боком?

Фридрих Христенсен встал и обошел комнату. Он что-то сказал, и собака подняла лай. Но его слова не были ни командой, ни похвалой Буяну, они ни к кому не были обращены. И Буян лаял, не понимая своего хозяина.

Он пошел за стариком и в следующий, куда более бедный дом, где Фридрих Христенсен не держал таких длинных речей, как в доме Йенсена. Здесь жили совсем простые люди. С такими говорят о работе на маленьком поле, о скотине в хлеву и о том, как трудно приходится рыбакам во время ранних зимних штормов.

Но когда Христенсен опять умолк и перешел через улицу, чтобы уже на той стороне войти в другой дом и продолжить разговор с теми, кого здесь больше не было. Буян с его пушистой длинной шерстью опустился в дорожную пыль и заворчал, сердито скаля на небо свои белые зубы.

Высоко, очень высоко над островом равномерно кружил самолет. Рыбак погрозил небу кулаком и разразился бранью. Не успел он докончить своего проклятия, как мощный рев заглушил его голос.

Одинокий человек стоял посреди улицы в безлюдной деревне. И смотрел вверх, на темную тень. Предчувствие чего-то страшного погнало его к дому. Но как ни быстро он бежал, это было ничто в сравнении со скоростью железных хищников, несшихся в небе. И старик прекратил гонки. Он остановился, исподлобья глядя на самолеты, которые с грохотом приближались к острову.

Разъяренный Буян вскочил, залился лаем, скребя лапами сухой песок деревенской улицы. Потом он испугался, поджав хвост, подполз к Фридриху Христенсену и затаился у его ног.

И тут от первого самолета отделились две точки. Они коротко взблеснули на солнце и со свистом понеслись вниз, темнея по мере падения. Они исчезли в бухте, чтобы тут же возродиться вновь во взметнувшихся ввысь фонтанах воды и пены, которые, упав, в один миг стерли в порошок прибрежные камни.

Медленно, словно поднимая невыносимую тяжесть, Христенсен еще раз погрозил небу кулаком. Крик его был уже не проклятием, а просто громким воплем. И опять перед ним пролетели две эти чертовы штуковины и вонзились в землю на краю деревни. И в ту же секунду с глухим громом выбросили в небо тучи земли и камней и мигом вырастили огромное дерево вонючего дыма. Фридриха Христенсена с такой силой швырнуло наземь, что у него дух занялся. В воздухе появился привкус горечи, и в нос ему ударил кисловатый запах серы. Рыбак с трудом поднялся и стал озираться в поисках Буяна, который лежал, в смертельном страхе вжавшись головой в песок.

— Буян! — позвал его Христенсен. — Буян! — Голос его звучал мягко. Так мягко он никогда не обращался даже к людям. И все-таки собака не шелохнулась. Комок коричневой шелковистой шерсти полными страха глазами смотрел на хозяина. — Буян! — еще раз позвал Фридрих Христенсен. Ему и самому было страшно, он не знал, куда бежать. И тут ему вспомнилась поговорка, слышанная еще от отца: дважды в одно и то же дерево молния не ударяет.

И он побежал туда, где только что был взрыв. И в испуге замер на краю глубокой воронки, землю там пробило до меловой скалы.

И вновь над островом появились смертоносные птицы. Он кубарем скатился на дно кратера и залег там, ободранный и перепачканный. И вновь его барабанные перепонки чуть не лопнули от адского грохота бомб. А над ним, на откосе воронки, вцепившись лапами в землю, лежал Буян. Рыбак вскарабкался к нему, гладил его, прижимал к себе. Пес немного успокоился и сразу побежал за хозяином, когда тот вскочил и помчался к свежей воронке.

Фридриху Христенсену приходилось все быстрее и быстрее бегать от воронки к воронке. За пятью первыми самолетами последовали еще новые. Непрерывный грохот взрывов заглушал шум моторов. Как затравленный, носился теперь старик вместе с собакой взад и вперед по улице. Попадания стали теперь предельно точными. Соскальзывая в новую воронку, старик как бы повторял свой недавний визит. Он вновь побывал и у своего соседа, и у лавочника, и у Иоганнеса Йенсена, и у его соседа. Только теперь уже не было больше домов, в которых он произносил свои речи. Да и он сам уже не мог бы их произносить. Великий страх, поселившийся в сердце, заставлял его спрашивать земляков: «И почему я не уехал отсюда вместе с вами?» При виде изуродованной земли сердце его неистово билось. Он раскрошил в пальцах комок и медленно ссыпал пыль в воронку.

И снова он должен был вскочить, но на сей раз это далось ему с трудом. Это уж слишком, что за нечистая сила обрушилась на него, с серной вонью, железными осколками и ударами, похожими на удары кнута? Эта сила заставляет его волчком вертеться по родной земле. Едва он приподнялся, как Буян тут же вскочил и с такой быстротой, что уши у него отлетали назад, понесся к месту нового взрыва, словно хотел принести хозяину разорвавшуюся бомбу.

Фридрих Христенсен не побежал за ним. Он подавил свой страх. Он выпрямился и размеренной деревянной походкой двинулся вверх по деревенской улице. И там, среди исковерканной земли, встал неподвижно, как часовой. Он отряхнул с себя грязь и встал, готовый лицом к лицу встретить врага. Только что он еще пытался уйти от судьбы, а теперь вот готов бросить ей вызов. Он хотел умереть, приняв те же муки, что и разнесенные в щепы деревья, в прах поверженные дома и вздыбленная земля. Он должен прямо стоять среди руин, когда в него ударит молния.

К грохоту разрывов примешивалось еще и пронзительное жужжание. И там, где оно обрывалось, взвивались вверх языки пламени, и от их жара загоралась сама земля. При виде этого мужество покинуло рыбака. Он застыл от ужаса, смертельный страх сковал его.

Христос на кресте страдал не больше моего, подумал он и устыдился, что в последнюю свою минуту согрешил в мыслях перед господом. Но это не помогло. Он сомневался уже во всем. До сих пор все для него было просто: море и буря — это сила, мощь, молния — опасность. То были орудия господа. Человек в лодке был слаб и беззащитен.

Однако в этот час, когда весь мир состоял из одного только ужасающего воя, когда земля от боли становилась дыбом, а сухой песок пылал ярким пламенем и все живое рассыпалось в прах, в этот час Фридрих Христенсен понял силу и величие человека. Сотрясаемый страхом, от которого пересохло во рту, а из глаз лились слезы, он понял могущество человека.

А что же за власть у бога, если человек так велик?

Но тут совсем рядом он услышал какой-то зловещий щебет. Потом ему показалось, что кто-то колотит палкой по мешку с мукой. Он обернулся на этот звук, и взгляд его упал на Буяна.