Бодо Узе - Лейтенант Бертрам

Бертрам же просто ненавидел Буяна, напоминавшего ему историю с рыбаком и первую посадку на Вюсте утром после ночи напрасных ожиданий своей судьбы.

То ли Буян чувствовал отношение Бертрама, то ли помнил, что Бертрам разлучил его с хозяином, то ли просто собаку раздражали серебряные шнурки на плечах лейтенанта, но стоило Бертраму приблизиться, как Буян начинал рычать и готовиться к прыжку. И хотя Йост ему это запрещал, но иной раз и сам чуть ли не с удовольствием слышал собачье рычание.

Погода испортилась, на много дней зарядили дожди, а вскоре ударил и первый мороз. Затянутое облаками небо нависало низко над морем, и во время зимних штормов казалось, что волны достают до серых облаков.

Йост стоял у окна и в сердитом согласии с унылой погодой кивал головой. Радости жизни, казалось, навсегда для него померкли. Он стал недоверчивым, ворчливым и желчным на службе, а дома раздражительным и враждебным с Марианной. Несколько раз он пытался сопротивляться потоку уныния, подхватившему его, но эти попытки ни к чему не приводили.

Оттопырив нижнюю губу, Йост хмуро смотрел на дождь. Он сумел постричься так, как хотел — виски и затылок почти наголо, — и теперь волосы казались седыми.

Полеты из-за погоды пришлось сократить, но он позаботился, чтобы никто не скучал, и заполнил время строевой подготовкой.

— Прообразом солдата был и остается пехотинец, — объяснял он своим командирам эскадрилий. — Дисциплина и полное повиновение в авиации еще нужнее, чем в других родах войск. Только строевая подготовка поддерживает настоящий порядок в части.

Строевое обучение, движение в походном строю, учения на местности — так теперь выглядело служебное расписание. С красными от мороза лицами выходили рядовые на плац, а вскоре пот уже лил с них градом. Не им одним тяжело доставалась служба; замерзшие офицеры тоже стояли во дворе казармы. Толстый Вильбрандт чувствовал себя очень неважно, и Штернекер тоже. Он не обладал «командирским голосом», и его похожие на карканье команды обычно не понимали и всегда выполняли неверно.

Капитан Бауридль озабоченно качал головой по его поводу. Но то были исключения. Завильский душой и телом был предан идее муштры, а длинный Хааке даже находил в ней удовольствие. Приходя по вечерам в казино, он потирал руки и с довольным видом сообщал, что «заставил своих людей как следует попотеть». Затем он садился к столу и ел с отменным аппетитом.

Наиболее тягостной была строевая подготовка в третьей эскадрилье, ибо капитан Штайнфельд здесь чувствовал себя в своей стихии.

Бертрам, который должен был передать сообщение капитану, нашел его на плацу. Штайнфельд как раз подозвал к себе унтер-офицера.

— Кто вы такой, мой милый?

— Унтер-офицер Книхтль, господин капитан.

— Как вы сказали, вы — унтер-офицер? — с издевкой переспросил капитан Штайнфельд. — Судя по моим наблюдениям, вы — танцмейстер! Послушайте, — вдруг заорал он, — перед вами же не балетные девочки! Оружие но держат так, как вы показываете!

Бертрам двинулся вслед за капитаном, который подошел к группе унтер-офицера.

— Мундиры и рубашки снять! — приказал капитан Штайнфельд, и рядовые в замешательстве выполнили его приказ. — Вы что-нибудь видите? — опять приторно-вежливо спросил капитан Штайнфельд. Книхтль маленькими, похожими на черные пуговки глазами смотрел на своих раздетых солдат. Он видел. Он видел, как их кожа покрывалась пупырышками.

— Люди замерзают, господин капитан! — отважно выкрикнул он.

— Итак, вы, значит, ничего не видите! — закричал Штайнфельд. — Это свинство! При занятиях с ружьями у людей на плечах синяки должны быть. Иначе дело не пойдет!

Угловатое крестьянское лицо унтер-офицера залилось краской.

— Продолжайте занятия! — приказал капитан Штайнфельд. — Я потом проверю.

Книхтль щелкнул каблуками и рявкнул:

— Есть!

Потом повернулся к солдатам и дал команду одеться.

Капитан Штайнфельд, собравшийся было уйти, обернулся, разгневанный:

— Вы что, не понимаете моих приказов? Пусть продолжают занятия в чем есть! — распорядился он.

Теперь он подозвал к себе Бертрама. И застегнул плащ на все пуговицы. С моря дул сильный ветер.

«Рьяно же он взялся за дело», — подумал Бертрам, возвращаясь в комендатуру.

Да, капитан Штайнфельд действительно рьяно взялся за дело. Один из людей унтер-офицера Книхтля, по имени Зандмайер, после этих занятий схватил воспаление легких и вскоре скончался в лазарете. Йост потребовал рапорта, и капитан Штайнфельд доложил, что посадил ответственного за это унтер-офицера на трое суток под арест. Но об этой истории заговорили не только рядовые третьей эскадрильи, уже во всем полку судачили о ней. Ничего другого не оставалось, как передать дело в трибунал. Йост вел долгие переговоры со Штайнфельдом, прежде чем передать в трибунал дело по обвинению унтер-офицера Книхтля в издевательстве над солдатом. Разумеется, капитан Штайнфельд дал о нем самые лучшие отзывы, а врач свидетельствовал на суде, что Зандмайер вообще был человеком слабым и восприимчивым к болезням. Таким образом Книхтль отделался несколькими неделями ареста, за каждую из которых капитан Штайнфельд платил ему двадцать пять марок в качестве возмещения ущерба. По истечении срока Книхтль намерен был жениться.

Когда Йосту вручили приговор, он вздохнул с облегчением. Все это время он жил в страхе, что история получит огласку и разразится скандал. Теперь он радовался, что все сошло гладко, но все-таки бурчал:

— Одни неприятности, одни неприятности!

Ему так хотелось хоть в чем-то найти отраду, но тщетно. Он погладил на прощание славного Буяна и передал его Хебештрайту. Бертрам ожидал майора внизу, возле машины. Сегодня наконец состоится бал у Шверинов. Они подъехали к маленькой вилле Йоста и остановились. Йост пошел за Марианной, а Бертрам расхаживал взад и вперед вдоль машины. Мороз пощипывал ему кончик носа. Весь день лил дождь, а теперь лужи на дорогах замерзли. Бертрам засунул руки поглубже в карманы и оглядел полы шинели. Новая шинель сидела отлично и была чуть длиннее, чем положено.

В ожидании встречи с Марианной все нервы его были напряжены. Ему подумалось, что все еще может измениться, все может еще быть хорошо, если она хоть как-то выразит ему свое расположение.

Кусты маленького палисадника тянули к нему, словно прося защиты, свои голые ветки, похожие на растрепанные розги. Он вспомнил вдруг, что сунул за обшлаг рукава письмо к матери. Вытащил конверт, педантически проверил адрес и быстро зашагал к углу, где бросил письмо в почтовый ящик.

Теперь ему стало несколько легче. В письме этом содержалась одна просьба, или, вернее, требование. Его счета в казино в последнее время быстро возросли, к этому надо прибавить карточные долги, а теперь еще он по совету Хааке сшил эту новую шинель. Бертрам опять оглядел себя. «Я прибавил два лишних сантиметра, что делает господина лейтенанта выше ростом!» — сказал портной. Шинель обошлась в сто двадцать марок.