Олег Меркулов - Ради тебя

Так всегда наступали фрицы. Так они дошли до Волги.

Но тут у них не получилось. На юнкерсы сбоку, как осы на стрекоз, выскочили наши истребители. Юнкерсы отбиваясь, несколько секунд держали строй, на помощь им выскочили мессеры, но тут прилетела еще целая стая наших, в воздухе получилась карусель, было непонятно, кто кого сбивает, но отбомбиться немцам не дали. Юнкерсы сломали строй и ушли.

— Это вам не сорок первый! — крикнул Сазонов.

— Так им, ребята! — кричал Женька, приплясывая на бруствере. — Не давай удрать!

Но танки, пересекая ничью землю, вдруг рванулись, кланяясь на ухабах, ворочая башни, коротко постреливая из пулеметов. Тогда на них, мелькнув над окопами на очень низкой высоте, ревя так, что даже дрожали подсолнечники, вылетели ИЛы. Они отбомбились, ударили по танкам, став на крыло, перестроились в цепочку, зашли с фланга и, держась мотором в хвост, прошли по всей линии танков и раз, и два, и три, всаживая в них и вокруг них снаряды из пушек, а истребители крутились над Илами, делая всякие радостные фигуры.

Что, собаки? — цедил сквозь зубы Никольский. — Что? — Никольский пришел к Игорю, и стоял рядом, положив Игорю на плечо руку. — Что, собаки? — Глаза у Никольского были прищурены, как тогда, когда он рисовал картину, или как тогда, когда он целился. Никольский смотрел на немцев, как будто сам ловил цели в пушечную панораму.

Вокруг танков было столько разрывов и дыма, что никак нельзя было определить, сколько же их подбито и сколько идет. Подбито было уже много, но много еще и шло. И за ними бежали фрицы.

Фрицы бежали без ранцев, без противогазов, бежали налегке.

— Ну, братцы! — крикнул Сазонов. — Ну! Женька, на место!

Женька спрыгнул в окоп.

— Сначала по маленьким! Это эсэс! — крикнул Песковой.

В СС солдаты были рослые, в СС солдат отбирали, офицеры же попадали в СС и по другим качествам. Среди офицеров было много и низкорослых, так что если в цепи шел низкорослый, это, как правило, был офицер.

Фрицы охватывали их правым краем, почти самым концом, потому что овраг шел в сторону фрицев далеко и не давал им развернуться влево. Фрицы растягивались все дальше и дальше вправо, если считать по их движению, так далеко, что их уже и не было видно. Они могли только по гулу с той стороны догадываться, что и там немцы наступают, но что и наши держатся.

Сазонов не скомандовал: «Гранаты к бою! Отсечь пехоту!» — все это они знали сами, они не первый день были на фронте. Никто из них и не мог выскочить из окопа и побежать от танков, потому что это означало получить очередь в спину; когда танк лезет на окоп и если его уже нечем стукнуть, надо ложиться на дно и ждать, когда он прогрохочет над тобой. Если твой окоп вырыт глубоким и узким, и если танк просто переедет через него, ничего тебе не будет.

Эту атаку они отбили почти легко. Сзади них торопливо застреляли противотанковые пушки, и, хотя танки, загораясь, все шли и шли, через их окоп прокатился всего один. Он шел между Игорем и Тарасовым. Тарасов, выглядывая и прячась, перебежал по окопу так, чтобы быть против танка, и когда танк подошел на бросок, Тарасов, быстро высунувшись, швырнул тяжелую РПГ ему под гусеницу и упал на дно окопа еще до того, как пулеметчик повернул на него пулемет. Граната ухнула, вырвала кусок гусеницы, но не перебила ее. Игорь сбоку швырнул свою, но она вырвала каток и что-то повредила еще, танк наехал на окоп Тарасова, затормозил, дернулся, давя Тарасова в окопе, влево, вправо, рванулся к поселку, сбил там противотанковую пушку, и только на середине поселка кто-то его зажег.

Слыша затылками, как за спиной у них ходит этот «тигр», они били в упор по пехоте. Фрицы не ложились, если не считать тех, которые падали убитыми или ранеными. Фрицы бежали, стреляя с ходу, дергая автоматами от живота, пули фрицев свистели над ними и втыкались перед ними — разве с ходу попадешь? — когда стреляют с ходу, это значит, тебя берут на испуг, но их-то взять на простой испуг было нельзя, и они били фрицев на выбор. Батраков даже перебежал в самый мелкий кусок хода сообщения, чтобы можно было стрелять с колена. Он жевал погасший окурок и так крепко вжал свой ППШ в плечо, что автомат при выстрелах почти не прыгал. Последних фрицев они перестреляли перед самыми окопами.

— Ну вот, — сказал Никольский убитым фрицам, откладывая ППШ. — Вот, господа тевтоны, и на Москву. — Никольский снял пилотку, вывернул ее наизнанку и вытер ею лицо, шею и грудь.

Тарасова они откопали между второй и третьей атаками. Никольский обмыл ему, поливая из фляги, лицо и влил немного воды в рот, но Тарасов не приходил в себя, он только мычал и стонал. Санитары унесли Тарасова на ПМП.

Третья атака была тяжелой. В третью атаку немцы вскочили в окоп левее их; за колодцем, которой был метров на двести перед ними, залег пулеметчик, а еще дальше, в лощину, подошла самоходка. В этой же лощине поднакопилось порядочно пехоты. Если бы немцам из окопа слева удалось бы пробиться дальше, немцы могли бы выйти им в тыл.

У них кончились гранаты и осталось мало патронов, а поднести им не могли, потому что немцы из окопа слева простреливали их тыл. Из батареи, которая жгла перед ними танки, осталась одна пушка, да и то без щита, так что артиллеристы долго продержаться не могли.

Они собрались плотнее, ожидая, что скажет Сазонов. Они ожидали, что Сазонов, наконец, скажет «отходить». Но, чтобы они могли отойти, Бадяга должен был прикрыть их.

В это время пушка без щита начала стрелять.

Самоходка не успела выехать из лощины, показался только ствол, как пушка ударила и раз, и два, и три, и самоходка взорвалась, а немцы, которые жались к ней, развернулись назад в лощину.

Отходить было самое время, если бы не этот проклятой пулеметчик. Он не давал им высунуться из окопа.

— Заткни ему! — крикнул Бадяге Сазонов.

Песковой, надев на ствол автомата чью-то каску, понес ее по траншее, пулеметчик стал бить по каске, тогда Бадяга выбросил свой пулемет на бруствер и стал садить по колодцу, и перед колодцем взбрызгивались фонтанчики.

— Еще! Еще! Еще! — говорил Бадяге Никольский.

Когда фриц заткнулся, Сазонов скомандовал:

— К заводу!

Бадяга целый магазин выпустил по тем немцам, которые были слева от них в траншее, так что теперь немцы не могли высунуть носа, и они перебежали в цех.

— Разберись по окнам! — скомандовал Сазонов. — Идут!

Немцев в лощине накопилось порядочно. Они выскочили без танков и самоходок, но их была целая рота.

Они сначала подумали, что Бадяга убит, Бадяга не стрелял даже, когда немцы пробежали колодец, но когда немцам оставалось до окопов меньше ста метров, Бадяга их встретил. Напротив Бадяги сразу стало чисто, как будто в их цепи напротив себя Бадяга вырубил всех, а Бадяга бил и бил, доставая тех, кто были правее и левее, но немцы не останавливались, все бежали, крича «хайль», и оно сливалось в «аля-ля-ля-ля». Больше всего Бадяга положил их, когда немцы подбежали к траншее и когда перепрыгивали ее. Немцы были сбоку от него, он стрелял им во фланг, и если не попадал в одного, то попадал в другого, третьего, десятого, потому что все немцы пересекали линию его прицела. Это был самый настоящий кинжальный огонь. Как на ученьях.