Мартын Мержанов - Так это было

По мере того как верноподданные изливали свои чувства, глаза Гитлера наливались кровью, и он наконец, явно сдерживая себя, приказал Фегелейну немедленно арестовать Геринга и истерически стал кричать: «В тюрьму его! В тюрьму, в тюрьму!..»

Несколько успокоившись, он велел распустить частную армию Геринга в Карин-Холле, сжечь его архивы, а также срочно вызвать в бункер генерала Риттера фон Грейма.

Все молча соглашались.

В этот же день произошло еще одно событие.

Командующий 9-й германской армией генерал Буссе приказал генералу Вейдлингу — командиру 56-го танкового корпуса занять определенные позиции, чтобы обеспечить северный фланг армии.

Однако этот приказ вызвал тревогу в штабе управления оборонительного района Берлина. Там испугались, что переход корпуса на новые позиции осложнит оборону Берлина. Какие после этого пошли доклады, телефонные донесения, рапорты, неизвестно, однако во второй половине дня генерал Вейдлинг узнал, что Гитлер отдал приказ расстрелять его за якобы самовольный перенос командного пункта корпуса в Дебериц.

Но Вейдлинг не успел никуда перенести свой КП, и все время сам находился в двух километрах от передовой позиции.

Вейдлинг помчался в имперскую канцелярию и там после беседы с Кребсом и Бургдорфом выяснилось, что «очевидно, произошло какое-то недоразумение».

Но тут же генералу было внушено, что он не должен выполнять приказа своего командующего армией, а обязан отдать все силы на оборону Берлина…

Вейдлинга пригласили к Гитлеру.

По подземным переходам после бесконечных проверок документов, после того как у генерала были отобраны пистолет и портупея, он наконец попал в приемную Гитлера.

Позже в своих записках о последних днях третьей империи он писал:

«Кребс и Бургдорф немедленно ввели меня в комнату фюрера. За столом с картами сидел фюрер Германии. При моем появлении он повернул голову. Я увидел распухшее лицо с глазами лихорадочного больного. Фюрер попытался встать. При этом я, к своему ужасу, заметил, что его рука и одна нога непрестанно дрожали. С большим трудом ему удалось подняться. С искаженной улыбкой он подал мне руку и едва слышным голосом спросил, встречал ли он меня прежде. Когда я ответил, что год тому назад, 13 апреля 1944 года, в Оберзальцберге я принял из его рук „Дубовый лист к рыцарскому кресту“, он сказал: „Я запоминаю имена, но лиц уже не могу запомнить“. Вслед за этим фюрер с усилием снова уселся в свое кресло. Даже когда он сидел, его левая нога была в непрестанном движении, колено двигалось, как часовой маятник, только намного быстрее…

Генерал Кребс предложил мне доложить о положении 56-го танкового корпуса, группировке противника, о положении своих войск…

После моего доклада генерал Кребс посоветовал фюреру ни в коем случае не допускать движения на юго-восток, так как это откроет брешь на востоке Берлина, через которую сумеют пройти русские. Фюрер одобрительно кивал головой, а потом начал говорить. В длинных предложениях он изложил оперативный план выручки Берлина. При этом он все более уклонялся от темы и перешел на оценку боеспособности отдельных дивизий»… [6] «Совершенно секретно». М., 1967, стр. 604.

Общие черты плана намечали соединение армии Венка, которая должна была двинуться с юго-запада, от Потсдама, навстречу 9-й армии Буссе. Их соединение южнее Берлина, по замыслу авторов плана, могло уничтожить правый фланг 1-го Украинского фронта, вклинившего уже свои танки в южные окраины столицы.

Одновременно план предусматривал движение «группы Штейнера» из Фюрстенберга, а 7-й танковой дивизии из Науэна, чтобы сковать войска 1-го Белорусского фронта, действовавшие севернее Берлина.

Гитлер рисовал планы, абсолютно не зная реальной обстановки на фронтах, которые проходили по улицам Берлина.

«Все с большим и большим изумлением слушал я разглагольствования фюрера, — продолжал Вейдлинг. — Что мог знать я об обстановке в целом. Я, с моим узким кругозором командира корпуса, который с 16 апреля вел тяжелые бои и в последние дни был предоставлен самому себе! Только одно было ясно: до окончательного поражения остались считанные дни, если не произойдет какого-нибудь чуда. Свершится ли это чудо в последнюю минуту?..

Прежде чем я пришел в себя, генерал Кребс отдал мне приказ принять оборону восточного и юго-восточного сектора Берлина… Меня отпустили. Снова фюрер попытался встать, но не смог. Сидя, подал он мне руку. Я покинул комнату, глубоко потрясенный тяжелым физическим состоянием фюрера. Я был как в тумане! Что здесь затевалось? Есть ли еще верховное командование вооруженных сил или главное командование сухопутных войск? Вопрос возникал за вопросом, но я не находил на них ответа» [7] «Совершенно секретно», стр. 605. .

…Поздним вечером в городе Любеке в небольшом помещении общества Красного Креста на Эшенбургштрассе вели беседу граф Бернадотт, Гиммлер и Шелленберг.

Это была последняя попытка наладить контакты с руководителями англо-американского командования. Как известно, Бернадотт уже не раз встречался с Гиммлером и Шелленбергом, и в каждой последующей беседе он становился менее сговорчивым. Объяснялось это крупными победами Советской Армии, которые резко меняли политическую и международную обстановку. Бернадотт это понимал, но главари рейха, все еще жившие в атмосфере иллюзий, лелеяли несбыточные мечты.

Гиммлер недвусмысленно заявил шведскому графу, что необходимо сохранить оставшуюся часть Германии от большевистского вторжения. Для этого, по его мнению, необходимо прекратить военные действия на западе, перебросить войска на восток и разбить Советскую Армию.

Так, не сговариваясь, Геринг в Берхтесгадене, Гитлер и его приближенные в бункере имперской канцелярии и Гиммлер в Любеке пришли к единой позиции — капитуляции перед англо-американскими войсками, причем каждый из инициаторов этой акции пытался обогнать своего соперника, а потому совершал ее в тайне.

Гиммлер ждал ответа.

Шведский дипломат поставил это в зависимость от капитуляции германских войск не только в Германии, но и в Дании и Норвегии.

Гиммлер согласился. Он был почти убежден в успехе переговоров шведских дипломатов и готовился к встрече с Эйзенхауэром. Его, как и прочих руководителей рейха, всегда волновала внешняя сторона всякого дела — от парадов на Нюрнбергском стадионе до костюма, в котором они должны предстать перед народом, до позы.

Вот и сейчас его заботил вопрос: в каком мундире явиться к Эйзенхауэру, во всех ли регалиях; как приветствовать — вытянутой рукой, как это принято у фашистов, или обычным рукопожатием.

Откуда же у Гиммлера была такая уверенность в успехе переговоров Бернадотта?