Мартын Мержанов - Так это было

Пойманные в ловушку, загнанные в тюремные камеры и подвалы, осознавшие безнадежность своего положения, немецкие солдаты — все, кто мог двигаться, выходили во двор с поднятыми руками.

Плетцензейская тюрьма! Тогда никто из нас еще не знал, что это та самая тюрьма, в которой был казнен антифашист X. Шульце-Бойзен и где встретил свой последний час Муса Джалиль. Именно здесь на специальных крюках были повешены генералы, покушавшиеся на Гитлера в июле 1944 года. Здесь расстреливали всех, подозреваемых в покушении, и тех, кто, по мнению гестапо, «не проявлял достаточной лояльности».

Среди них был и германский посол в Москве граф фон Шуленбург. Гитлер, как известно, презрительно относился к дипломатическим работникам, считая, что они, оторванные от рейха, от дел национал-социалистской партии, не могут правильно смотреть на вещи. К их докладам он относился критически, а их послания чаще всего не читал. И несмотря на то что он готовился к войне с Советским Союзом и не раз беседовал с фон Шуленбургом на эту тему, все же к словам своего посла не прислушивался.

За два месяца до нападения на Россию Шуленбург был в Берлине и уговаривал «фюрера» не начинать войны на Востоке. Гитлер молча выслушал посла, затем протянул ему руку в знак того, что аудиенция уже закончена, и тихо сказал:

— Я все уже продумал и решил…

А спустя три года он его казнил, предполагая, что тот соучастник покушения.

Повторяю, тогда мы этого не знали, но зато и в районе Плетцензее, и на подступах к Моабит мы видели трупы солдат и даже офицеров, повешенных на деревьях и фонарных столбах с табличкой на груди: «Он предал рейх, он опозорил нацию», «Трус», «Дезертир». Это был акт бессилия.

Характерно, что среди этих табличек больше не назывался Гитлер и не упоминалось слово «фюрер». Пропагандисты Геббельса, хотя и продолжали лгать, но понимали, что «фюрер» потерял всякое доверие и его именем уже ничего нельзя изменить.

День был горячий, и мы торопились в Ландсберг на свою квартиру, чтобы написать корреспонденцию. По дороге нам встречались наши войска, торопившиеся в сторону Берлина. Бойцы были веселы. Их песни заглушали даже грохот танков.

Гитлер стоял над картой, утыканной разноцветными флажками. На каждом из них были обозначены номера, по которым он определял местонахождение своих армий.

Где только не побывали эти флажки! На огромном глобусе, который некогда стоял в кабинете Гитлера в имперской канцелярии, такими флажками была утыкана вся Европа, Африка, Азия. Небрежным движением он касался земного шара, и тот плавно поворачивался, показывая разные государства, моря и океаны. Свободно, без задержки шагала германская пехота, громыхали танки, плыли надводные и подводные корабли. Над ними летали самые быстрые самолеты.

Теперь глобус был уже не нужен. Достаточно одной карты, на которой обозначен лишь Берлин, к тому же не весь. Флажки перемещаются к центру. Адъютант — «заведующий глобусом» — нехотя менял их позиции, а иной раз не трогал их, чтобы обмануть фюрера, хоть на день оттянуть неумолимое приближение к имперской канцелярии.

Внимание Гитлера обращено на западную окраину Берлина — в район Шпандау. Еще вчера Артур Аксман обещал ему направить туда несколько сот хорошо вооруженных молодцов, фанатически сражающихся на улицах Берлина.

Именно там с криком «За фюрера, за великую Германию» бросались они под танки. Некоторые же, испугавшись, при первом же приближении танков поднимали руки и плакали, звали на помощь матерей.

…Началось обычное совещание.

Но прежде чем генерал Кребс собрался докладывать, слова попросил пресс-референт при фюрере Лоренц. Он сказал:

— Мне удалось принять сообщение радиостанции нейтральной страны. В нем говорится, что при встрече американских и русских войск на Эльбе между командующими обеих сторон возникли разногласия.

Последние слова Лоренца воодушевили «фюрера».

— Господа, — вопил Гитлер, — это новое блестящее доказательство разлада наших врагов! Разве германский народ и история не сочли бы меня преступником, если бы я сегодня заключил мир, а завтра наши враги могли бы поссориться? [14] См. Г. Розанов . Крушение фашистской Германии, стр. 169.

Отрезвление наступило вечером, когда Вейдлинг доложил о положении дел в Берлине. Он говорил, ничего не утаивая.

В этой «притершейся» к Гитлеру компании — от Геббельса и Бормана до Аксмана и генерала Монке — он был малоизвестным генералом, а потому им непонятна была его «наивная прямота».

В своих записках потом Вейдлинг писал:

«Я начал с положения противника, каким оно стало нам известно в последние дни… Я сопоставил число наступавших на нас дивизий с численностью, видами и оснащением частей, находящихся в распоряжении оборонительного района… Линия нашего фронта медленно, но верно оттеснялась к центру города…

Вслед за мной стал говорить фюрер. В длинных, повторяющихся фразах он изложил причины, которые заставляют его оставаться в Берлине и либо победить здесь, либо погибнуть.

Все его слова так или иначе выражали одну мысль — с падением Берлина поражение Германии несомненно. Во время речи фюрера доктор Геббельс все время вставлял слова и фразы. Часто фюрер схватывал сказанную Геббельсом фразу и развивал ее. Борман и доктор Науман также чувствовали себя обязанными сказать что-то в тех случаях, когда фюрер допускал длительную паузу.

Я, простой солдат, стоял здесь, на месте, откуда раньше направлялась и где определялась судьба немецкого народа. Я начал кое-что понимать. Мне становилось все более ясно, почему мы должны пережить конец Германии. Никто из этой компании не осмеливался высказать собственного мнения. Все, что исходило из уст фюрера, принималось с полным согласием. Это была камарилья, не имеющая себе равных. Или они боялись быть вырванными из этой обеспеченной и все еще роскошной жизни в случае, если будут защищать свое собственное мнение?

Должен ли был я, не известный здесь, крикнуть этой компании: „Мой фюрер, ведь это сумасшествие! Такой большой город, как Берлин, с нашими силами и с малым количеством имеющихся у нас боеприпасов защищать нельзя. Подумайте, мой фюрер, о бесконечных страданиях, которые должно будет вынести в этих боях население Берлина!“

Я был так возбужден, что с трудом сдержал себя, чтобы не прокричать эти слова. Но нужно было найти другой путь…

После меня дополнительно доложил общую обстановку генерал Кребс. В этот вечер он обрисовал ее еще в сравнительно оптимистическом виде». [15] «Совершенно секретно», стр. 610—611.

Но даже в этом «оптимистическом докладе» на вопрос «фюрера» о местонахождении армии Венка, Кребс ответил, что она приблизилась к Потсдаму и помогла некоторым малочисленным отрядам выбраться из окружения, но танкисты Конева теснят ее.