Мартын Мержанов - Так это было

Дежурный офицер, которому нужно было готовить утреннюю сводку, досадовал, не имея никакой информации, кроме данных об отряде генерала Манке, расположенном на территории имперской канцелярии.

Офицер взял телефонную книгу Берлина и начал звонить знакомым.

— Скажите, сударыня, русские уже были у вас?

— Да, — робко отвечал женский голос.

— Давно ли и сколько человек вы видели?

В трубке слышалось дыхание, но женщина молчала.

— Это говорят из штаба обороны столицы.

— Полчаса назад здесь я видела двоих… Это танкисты с танков, которые стояли на перекрестке…

— А давно они прошли?

— Утром… Минут пятнадцать назад я видела из окна, как эти танки двинулись дальше.

— Спасибо!

Затем офицер звонил в другой район, в третий… Эти случайные разговоры были единственным источником, к тому же более правдивым, чем редкие официальные донесения войск или комендатур.

День заканчивался. В подземелье было по-прежнему тихо. Только в одной из комнат слышались голоса. Это спорили за бутылкой вина оруженосцы Гитлера. Собственно, спора никакого не было, а просто Бургдорф кричал на Бормана, а Кребс его успокаивал.

Раньше этого не могло быть. Никто не мог не только кричать, но и спорить с Мартином Борманом, тем более Бургдорф, хорошо знавший, как иной раз фюрер слепо слушался этого человека. А теперь Борман выслушивал генерала и только шумно возражал. Знамение времени!..

Впрочем, и то, что эти трое — «образцовые нацисты» много пили, высказывали вслух свои мысли, стало возможно тоже только в последние дни.

«Бургдорф кричал:

— Надо же хоть раз все высказать. Может быть, через двое суток будет уже слишком поздно. Наши молодые офицеры шли на фронт… Сотни, тысячи их умирали… Но ради чего? Ради любимого отечества, нашего величия, нашего будущего?.. Нет! За вас умирали они, за ваше благополучие, за вашу жажду власти… а вы, партийные руководители, вы наживались на народном добре. Вы весело жили, копили огромные богатства, хапали имения, воздвигали дворцы, утопали в изобилии, обманывали и угнетали народ… Человек был для вас только орудием вашего ненасытного честолюбия. Нашу многовековую культуру и германский народ вы уничтожили. И в этом ваша чудовищная вина…

Последние слова генерала прозвучали как проклятие. Наступила тишина. Слышно было, как тяжело он дышал. Затем размеренно и вкрадчиво заговорил Борман. Вот все, что он сказал:

— Зачем, же, милый, ты переходишь на личности? Если другие и обогатились, так ведь я-то здесь ни при чем. Клянусь тебе всем, что для меня свято… За твое здоровье, дорогой!

Всем, что для него свято… всем, что для него свято… Но ведь все же знали, что он приобрел большое имение в Мекленбурге и еще одно в Верхней Баварии, что у озера Химзее он построил роскошную виллу…» [12] См. «Правда», 1 января 1948 г.

Бургдорф разошелся и разоблачал и Геринга, и Геббельса, и новоиспеченного фюрерика Артура Аксмана.

Телефонный звонок оборвал Бургдорфа. Кребс взял трубку, и, слушая чье-то донесение, повторял: «Понятно, понятно». Затем он сообщил, что русские танки подходят к Потсдаму и с севера, и с юга.

После этого все умолкли и разошлись по своим комнатам.

Только Кребс ходил по мрачным коридорам, заглядывал в комнаты и искал, с кем бы поделиться новостью. Он понимал, что практически выхода нет. Но как убедить в этом Гитлера, который ни разу с 20 апреля не покидал бункера, боялся услышать близкий артиллерийский грохот, увидеть ближайшие улицы, превращенные в передний край фронта.

Кребс зашел к доктору Мореллю — главному врачу фюрера, но оказалось, что тот уже сбежал. Генерал двинулся дальше. Аксмана он увидел спящим на скамейке. Адмирала Фосса застал в кресле. Он сидел, опустив голову. На другом конце коридора, в пресс-бюро, Кребс обратил внимание на Лоренца, уснувшего с пустой бутылкой, прижатой к груди. Не спали только телефонистки. Они забросали генерала вопросами: «Когда появится армия Венка?», «Когда с ним соединится Буссе?», «Когда можно ждать в Берлине Шернера?..»

Кребс на все вопросы ответил коротким: «Никогда» и ушел в свою комнату. Как всегда, он должен был приготовить для «фюрера» доклад. Сегодня в нем надо смягчить последнее донесение об окружении Берлина и подходе советских войск к Эльбе.

Встреча на Эльбе. — В Кетцине соединились танки генерала Д. Лелюшенко с войсками генерала Ф. Перхоровича. — Кольцо вокруг Берлина замкнулось. — Наши ворвались в Плетцензейскую тюрьму. — У врага в подземелье

Во второй половине дня лейтенант американской армии У. Робертсон, осторожно ступая по мосткам, перебирался по разрушенному мосту через Эльбу. Навстречу ему шли советские офицеры. Остановились, поглядели друг на друга, улыбнулись и крепко пожали друг другу руки. Американский лейтенант пригласил идти за ним и, так же осторожно ступая, направился к западному берегу Эльбы. Там они уселись в машины и помчались в штаб дивизии. Американец неожиданно расхохотался, а за ним рассмеялись и русские. Они не разговаривали, но смеялись, и всем было ясно, что они рады встрече, которую ждали давно…

А до этого произошло любопытное событие, о котором У. Робертсон, ныне известный нейрохирург Лос-Анджелеса, рассказал 29 лет спустя корреспонденту «Правды» Б. Стрельникову.

Оказывается, в тот памятный день, нарушив приказ своего командования, Робертсон с группой разведчиков на джипе въехал в город Торгау на Эльбе. Колеся по узким улицам города, Робертсону удалось уйти от огня. Но тут же начали рваться снаряды советской артиллерии, стрелявшей с противоположного берега Эльбы. Гитлеровцы стали разбегаться. Тогда Робертсон, въехав во двор брошенного лагеря военнопленных, сорвал простыню, висевшую на веревке, начал рисовать на ней знаки американского флага. Делал он это с помощью различных лекарств, которые нашел в лагерной аптеке. Вскоре «американский флаг» развевался на башне городского замка, его увидели советские артиллеристы, и огонь прекратился.

По возвращении в свою дивизию лейтенант Робертсон был арестован за «нарушение приказа». Но весть о его поступке быстро долетела до командования армии, и генерал Ходжес по военному телеграфу поздравил Робертсона за успешные действия в сложной обстановке.

Телеграмму генерала Робертсону зачитали в карцере, где он просидел всего несколько часов.

А спустя неделю приказом командующего 1-го Украинского фронта маршала И. Конева лейтенант 1-й американской армии У. Робертсон был награжден орденом Александра Невского.

Генерал Ходжес позвонил со своего командного пункта в городе Марбурге командующему американской группой войск генералу Омару Брэдли: