Мартын Мержанов - Так это было

Гриша Мирошниченко долго смотрел на то, что осталось от рейхсминистра, потом во всеуслышание сказал:

— Вот бы затопить печь, и был бы ему ад на том свете.

Я тоже смотрю на этот обгорелый труп. В нем нетрудно узнать знакомые по снимкам и рисункам черты гитлеровского главаря.

Около трех часов утра труп Геббельса перенесли в большую пустую комнату. Предстояла процедура «опознания».

Толя не удержался, предложил:

— Давай я тебя сфотографирую рядом с министром пропаганды, интересно все же. Только сделай надменное лицо. Так… — и щелкнул.

Двор, плохо освещенный маленькими лампочками, по-прежнему кишел людьми. Конвоиры вводили группы людей, захваченных в имперской канцелярии и в различных министерствах. Привели государственного советника Вильгельма Цима, крупного министерского чиновника Генриха Штульберга, чиновников, генералов в штатском, людей, обслуживавших Гитлера и его приближенных.

Все они толкались по углам, словно выискивая брешь для бегства. Одного действительно поймали в момент, когда он чуть было не перелез через стену четырехметровой высоты.

Ранним утром в тюрьме появился высокий, худой человек в новой солдатской форме. Весь его облик — седая голова, холеное лицо, да и сама манера держаться — никак не сочетались с солдатским костюмом. Этого человека привели жители Берлина. Они нашли его утром в своем дворе. Он пытался выбраться на западную окраину Берлина. Его поймали и привели во двор Плетцензейской тюрьмы.

Теперь высокий худой человек стоит перед нами. Внешне он спокоен.

— Кто вы? — спрашивает его подполковник Клименко.

Задержанный лезет в карман, вынимает тонкий бумажник и показывает документы. Оказывается, это адмирал Фосс — представитель гросс-адмирала Деница при ставке Гитлера. Он сообщил, что «фюрер» накануне самоубийства поручил ему, как и некоторым другим лицам, передать важные документы Деницу, ставшему президентом Германии.

По-разному держали себя задержанные военные преступники. Клименко, оформляя процедуру опознания трупа Геббельса, каждому задавал вопросы. Одни хмурились, не поднимали глаз, урча что-то под нос. Другие дрожали то ли от испуга, то ли от предутреннего холода, некоторые утирали глаза.

В комнату входит толстый человек. Лицо красное, обрюзгшее. Это повар Гитлера Вильгельм Ланге.

— Чей это труп? — спрашивает подполковник.

Ланге, не задумавшись, отвечает:

— Доктора Геббельса.

— Вы уверены?

На лице повара едва заметная усмешка.

— Я его каждый день кормил. Он любил бифштексы.

— Когда вы его видели в последний раз?

— Вчера. Он приходил на кухню и просил выпить. Подошел ко мне, хлопнул рукой по плечу и сказал: «Эх, старина».

Помолчав, Ланге добавил:

— И больше ничего не сказал. А через час я узнал, что он ушел из жизни.

Повара увели. В комнату вошел Карл Шнейдер — начальник гаража рейхсканцелярии. Он одет в кожаную куртку, военные брюки, на ногах краги. Лицо худое, злое, обросшее, глаза бегают, будто кого-то ищут.

— Вы хорошо знали Геббельса? Вы уверены, что это его труп? — спрашивает Клименко.

— Конечно. Я его видел ежедневно. В моем гараже стояли его машины.

— Сколько?

— Четыре лимузина. Но чаще всего он ездил с Гитлером.

Карл Шнейдер торопливо рассказывает о многих своих встречах с Гитлером, Геббельсом, Гиммлером, Борманом.

В комнату вводят Вильгельма Цима.

— Я не могу спать, — неожиданно говорит Цим. — Кругом крики, шум. Я требую…

Было странно слышать эти слова из уст пленного человека, да еще в таких трагических для него обстоятельствах. Бледное лицо, бесцветные глаза и вся поникшая его фигура не соответствовали его гонору.

— Вы забыли, где находитесь, — оборвал его Клименко. — Вы пленный и ничего требовать не можете.

Цим подходит к трупу и, качая головой, бормочет:

— О, доктор Геббельс, доктор Геббельс, что вы наделали…

Бывшего государственного советника уводят.

Адмирал Фосс в расстегнутой шинели, без головного убора стоит перед трупом, молчит. Брови нахмурены. Потрясен.

— Кто это? — спрашивает Клименко.

Адмирал, не поднимая головы, четко произносит:

— Доктор Геббельс.

Затем отходит к окну, плачет и шепчет: «Пропала Германия, пропала».

Опрос окончен. Подполковник Клименко собрал нескольких офицеров и составил акт «о сожжении трупа рейхсминистра пропаганды доктора Геббельса». Помню, что написан акт был химическим карандашом на бумаге в клеточку из школьной тетради. Позже его перепечатали на машинке.

Каким-то образом адмирал Фосс оказался без присмотра. Я увидел его сидящим на ящике под деревом, с перочинным ножом, которым он пытался перерезать себе вену на левой руке. Я крикнул на него, и он тут же пугливо спрятал нож. Я послал солдата за подполковником Клименко, который сразу явился, отобрал перочинный нож и приставил к адмиралу солдата.

Рано утром в Плетцензейскую тюрьму приехал кинооператор Роман Кармен. К десяти часам утра появились Борис Горбатов и начальник политотдела корпуса И. Крылов. Взглянув на труп Геббельса, Борис, как-то очень по-деловому обращаясь к солдатам, громко сказал:

— Вот лежит перед вами колченогий Геббельс, маленький человек, сделавший людям столько зла. Какая презренная жизнь, какая отвратительная смерть… Он хотел поставить вас на колени и теперь лежит у ваших ног. Он хотел убить вас в России, на Украине, на Кавказе, но нашел свою могилу в Берлине. Подумайте, как велик этот исторический момент, как сильны вы, солдаты, сломавшие страшную военную машину Германии.

Так закончилась эта необычная ночь.

В имперской канцелярии. — Железные кресты под ногами советских солдат. — Комбат Шаповалов рассказывает. — На олимпийском стадионе. — Находка разведчиков. — Встреча журналистов у рейхстага в День печати. — Пушкин в рейхстаге. — В гостях у американских танкистов. — Не тронутые войной районы.

Во второй половине дня 3 мая, оставив Плетцензейскую тюрьму, мы с Борисом Горбатовым направились в имперскую канцелярию. Нам предстояло пройти мимо рейхстага, пересечь Королевскую площадь, затем Шарлоттенбургское шоссе и выйти на улицу Германа Геринга, рядом с Бранденбургскими воротами. Это был трудный путь: разбитая земля, воронки, лужи, навалы деревьев в Тиргартене, перевернутые самоходки и машины затрудняли наше движение. Я впервые увидел имперскую канцелярию. Это массивное, тяжелое здание было сильно разбито артиллерийскими снарядами. Строилось оно по проекту министра вооружений гитлеровской армии Шпеера. Того самого Альберта Шпеера, который затем был осужден как военный преступник, сидел в тюрьме Шпандау, а затем писал мемуары и охотно давал слезоточивые, покаянные интервью. В проекте здания имперской канцелярии он пытался утвердить величие третьего рейха. Теперь это помпезное сооружение имело жалкий вид. В здании темно. Мы осторожно поднимаемся по лестнице, все двери и окна настежь. У одного из входов — раскрытые ящики с железными крестами. Много их валяется и на ступенях. Они хрустят под солдатскими сапогами. Длинные коридоры ведут нас к бесчисленным залам и кабинетам. По пути валяются кресла, школьный глобус, какие-то доски. Все засыпано кирпичной пылью, завалено штукатуркой, стеклом. Всюду валяются бумаги, пустые бланки с фашистским орлом, уцепившимся за земной шар, скоросшиватели, папки. На одном из столов — подшивка нацистской газеты «Фолькишербеобахтер». Со страниц ее глядят Гитлер, Геббельс, произносящий очередную речь. И хотя все это происходило совсем недавно, кажется ушедшим из жизни давным-давно.