Лауренциу Фульга - Звезда доброй надежды

Так что Сильвиу Андроне было чему радоваться. По крайней мере в данный момент.

Он ничего не мог сделать. Чувство страшной опустошенности подавило его. Все мучения от провала замысла, казалось, превратились в мучительную, всеобъемлющую раковую опухоль, лишающую жизненных соков.

Однако он нашел в себе силы принять участие во всех почестях, с которыми провожали делегатов к главным воротам. Андроне и стоящий позади него Харитон почти демонстративно заняли место в самой гуще антифашистов, которые, прощаясь с делегатами, толпились вокруг них, желая успеха на съезде.

Вопреки чувству унижения, испытываемому им, он смог проявить энтузиазм и добродушие. Более того, дрожащим голосом, выражавшим состояние глубокой взволнованности, он приговаривал:

— Ну что из того, если не повезло мне попасть на съезд! Ничего! Будьте твердыми, ребята, никаких уступок! Вот так-то! Счастливого пути!

Но как только делегаты скрылись за воротами, лицо его сделалось белым как мел, и он почувствовал, как растет в нем прежняя ярость. Андроне ненавидел делегатов так, что даже самой их смерти было мало, чтобы утолить его желание мести. В своем разъяренном воображении он уже видел, как поезда, везущие делегатов в Москву, сходят с рельсов, машины на ее улицах попадают в катастрофу, а сам съезд так и не может состояться. В конце концов, разве такое не может случиться? Что сделать, чтобы съезд в самом деле не состоялся?

Андроне схватил Харитона и потянул его за собой в парк. Он не мог вынести тех мучений, которым сам себя подвергал, тех черных мыслей, которые грызли его изнутри. Если у него не было бы кого-нибудь из верных людей, с кем он мог бы поделиться и кто мог бы понять его, разделить его ненависть, он закричал бы тогда во весь голос так, чтобы его услышал весь лагерь, или бросился бы очертя голову к стоящему на стене часовому.

Но сознание неожиданно прояснилось, он пришел в себя и понял, какая опасность грозит ему. Любое разоблачение на людях — это конец. Ситуацию следует оценивать спокойно и ясно, так как последний шанс все равно в его руках, независимо от того, присутствует он на съезде или нет, независимо от тех обязанностей, которые ему поручат выполнять в будущей воинской части. То, чего он не смог добиться здесь среди какой-то сотни антифашистов, он реализует завтра на фронте с несколькими тысячами солдат и офицеров — добровольцев.

Эти мысли вывели его из состояния остолбенения, он взглянул на стены, выйдя за которые ему предстояло поставить свою последнюю карту. Это будет триумфом, который навсегда запишет его имя в скрижали истории страны как ее спасителя. Женщины в исступлении будут валяться у его ног. Румыния просто не будет знать, какие только придумать удовольствия в честь своего нового идола, легендарного героя.

Андроне повернулся к Харитону и мягко спросил с едва заметной улыбкой:

— Ты веришь в их съезд?

— Естественно, верю! — ответил, не колеблясь, майор.

— Значит, не думаешь, что это просто спектакль?

— Полагаю, что нет.

— И тебя вдохновляют их планы?

— Просто я по горло сыт лагерем.

— Ага! — воскликнул Андроне.

— А что, тебе понравилось бы сидеть здесь всю свою жизнь?

— Разумеется, нет.

— Кажется, ты все-таки удивлен.

— Твоей искренностью.

— А для чего мне обманывать именно тебя?

— Да мало ли… А как ты думаешь, — продолжал Андроне, — солдаты согласятся следовать за офицерами после того, как те на Дону или в Сталинграде хотели, чтобы война поскорее закончилась?

— Вспомни письмо, которое нам читал Влайку. Это ли не доказательство?

— Хорошо! — согласился Андроне, твердо следуя своим мыслям. — Но веришь ли ты, что русские настолько наивны, что могут дать пленным оружие в руки?

Вопрос, действительно, казался серьезным.

— Не знаю! — пробормотал Харитон, сбитый с толку. — Подозреваю, что русские основываются на гарантиях коммунистов. Ведь и съезд пройдет под их эгидой. А правительство…

— Коммунисты могут поручиться только за самих себя! — возразил Андроне. — Ты думаешь, они готовы дать гарантии и за нас?

— Иначе они не связывались бы со съездом.

— Это верно.

— Я убежден, они сначала взвесили, что выиграют и что проиграют, и только после этого стали просить разрешения.

— Стало быть? — настаивал Андроне.

— Нам остается лишь ждать, — заключил майор Харитон.

— Чтобы Советское правительство разрешило формирование воинских частей из румынских добровольцев?

— Ну конечно!

— Частей, которые будут экипированы и обучены здесь?

— Естественно.

— И которые будут воспитаны в коммунистическом духе?

— Это в первую очередь.

— И которые скоро отправятся на фронт, чтобы свергнуть Антонеску и драться с немцами?

— Конечно!

С лица Андроне исчезла улыбка. Щеку его исказила гримаса. Он внимательно поглядел в глаза Харитону и спокойно спросил, понизив голос до шипения:

— Ну а ты, господин майор, если войдешь в подразделение добровольцев, как ты посмотришь на оружие, которым одарят тебя русские? Что ты будешь делать с ним?

— Не понимаю! — прошептал в свою очередь, содрогнувшись от страха, Харитон. — Хочешь, значит, сказать, что можно было бы?..

— Вот именно!

Так в парке Березовки было задумано предательство, которое осуществилось позднее. Тень берез была плотной, она умела молчать, и двум конспираторам нечего было бояться.

Андроне сначала упивался видом удивленного Харитона, для которого объявление такой возможности звучало как безумное откровение. Он продолжал:

— Вот почему я так настаивал, чтобы меня послали на съезд. Надо было прощупать людей, чтобы узнать, с кем создать настоящую антикоммунистическую организацию. Новый троянский конь, в самом сердце крепости, чтобы в соответствующий момент выйти из него вооруженными самим же врагом и уничтожить его. Будущее все равно на нашей стороне. Никто не запретит нам найти союзников там, где мы будем формироваться и готовиться к отправке на фронт. Более того, нам никто не помешает собирать секретные данные. Как можно больше цифр и сведений о советских частях, их задачах, моральном состоянии солдат и офицеров. Мне кажется просто смешным и жалким список Новака по сравнению с тем, что у меня задумано. И когда жизнь будет им особенно дорога, мы нанесем смертельный удар. Даже первого боя не будет. Мы перейдем на ту сторону и принесем Антонеску или немцам на блюдечке всю эту антифашистскую армию. А потом всех под пулеметы без жалости! Или повесим каждого прямо в их родных селах и городах! Ты понимаешь, что будет? Какая слава ожидает нас двоих! Хоть это и кажется невероятным, но я вижу все это, как наяву. Закрываю глаза и вижу тот день, который грядет… Или, может быть, ты против, господин майор?