Иван Меньшиков - Полуночное солнце

— Что это с ней? — спросил он у Мишки.

Мишка сел на сноп и сказал просто:

— А разве ты поймешь?

— Не глупее тебя, — вспылил Санька. — Не хочешь — не говори.

— Глупость тут ни при чем, а ты ведь какой-то не такой, как мы, — сказал Мишка. — Вот у меня тятька на войне, а меньше меня еще Манюшка да Васька растут. Кто их кормить будет? Мать? Да она разве прокормит такую ораву?

— Сам помогай!

— А то как же! — с гордостью ответил Мишка. — У меня уже сто два трудодня заработано.

— А при чем тут Аринка? — удивился Санька. — У нее ведь только одна сестренка.

— Одна, да совсем маленькая. Еще грудная. Много ли с нею мать наработает! Вот Аринка и старается. И за себя, и за мать, и за… отца. Убит он. Сиротинка она теперь.

— Если б я знал… — сказал Санька, и ему впервые стало жаль Аринку. — А то ведь я не знал…

— Ничего-то ты не знаешь! Ничего. Ты у мамки как у Христа за пазухой живешь, а вот ей-то каково! Мы все ей помогаем, жалеем ее, а ты взял да обидел.

— Если б я знал… — сдавленным голосом повторил Санька.

Ему стало так горько оттого, что он обидел Аринку, что захотелось уйти в лес и заплакать там, чтобы никто не видел, как ему стыдно.

— Теперь нам дружно надо жить. Поди попроси прощенья или снопы помоги поставить в бабки, — посоветовал Мишка.

Санька с благодарностью посмотрел на Мишку.

— Я сейчас обязательно извинюсь, — сказал он решительно и поднялся со снопа.

Но Аринка сама подошла.

— Сегодня опять ночью веять будем, — обратилась она к Мишке. — Не опаздывай! Может, ты с нами пойдешь помогать? — посмотрела она на Саньку.

К вечеру ребята собрались на полевом стане, и повариха Авдотья накормила их до отказа ухой и гречневой кашей. Потом пришел председатель колхоза.

— Молотить явились, воробьи? — смеясь, обратился он к ребятам. — Слушайте мою команду. Перво-наперво, — сказал он, загибая палец, — сейчас заваливайтесь спать в омет, пока сшивается ремень. А кто после того проработает ночь, получит по два трудодня да еще мою благодарность. Сами понимаете, что это такое…

Ребята засмеялись. Они знали, что председатель имел большую слабость к яблокам. Утром он приходил в сад, и садовник Никита, срывая для него самые лучшие яблоки, спрашивал:

— На премии?

— Точно, — отвечал председатель. — Сегодня трактористка Маша Кострикина перевыполнила норму на своем «СТЗ». Имею я право ее отметить?

— Знамо, имеешь, — говорил Никита.

И председатель, нагружая яблоками карманы, шел раздавать премии.

Побеседовав с председателем, ребята разбрелись по ометам, и скоро со всех сторон послышалось многоголосое похрапывание.

— Завидую им! Детство, — сказал председатель учительнице. — Придется побольше яблок принести.

— Конечно, — с дремотой в голосе ответила учительница. — А Аринке подберите самое лучшее, антоновское. И грушу, если есть. Она очень любит груши.

— Да уж постараюсь.

Ребята проснулись от шума молотилки. Прямо в лицо им светили спелые звезды, переливаясь всеми цветами радуги.

— Сколько звезд-то! — сказала Аринка и подбежала к веялке. Она крутанула ручку и засмеялась: — Вертится! Легко.

— И я крутить буду, помогать тебе, — сказал Санька.

— Хорошо, — сказала Аринка. — Только не торопись: устанешь. Раньше-то небось тебе не приходилось веять. — И она показала, как надо стоять у веялки, как держать ручку и, чуть наклонившись корпусом, работать ровно, не уставая.

А Мишка уже взобрался на помост и стал сыпать зерно с мякиной на решета.

— Крути! — крикнул он. — Эй вы там!

С деревянным стрекотом заработала веялка. Ребята по конвейеру подносили ведра, подавали их Мишке, и, когда ветерок относил в сторону мякину, в свете фонаря «летучая мышь» было видно, как растет на пологе гора чистой золотистой пшеницы, душистой и теплой от дневного солнца.

«Хорошо!» — подумал Санька.

Он раньше и не подозревал, как все это интересно. Ночь. Фонарь «летучая мышь». Стрекот молотилки и веялок. Крики ребят. И над всем этим яркие уральские звезды. И Санька поймал себя на мысли, что ему теперь вовсе не хочется на войну.

— А ты бы хотела на войну? — спросил он Аринку.

— Нет, — сказала она. — Я, если бы могла, навсегда запретила войны…

— Я тоже так думаю, — сказал Санька. — Я теперь, знаешь, и за себя… и за… — Он перевел дух и смутился. Он не хотел напоминать девочке об отце. — …И за мамку буду работать. За двоих.

— Эй, вертельщики! Крути, крути! После наговоритесь! — крикнул на них Мишка и засыпал такую порцию, что они с трудом повернули ручку веялки.

И было понятно по его важному голосу, как он гордится тем, что стоит на помосте у веялки, выше всех ребят, вроде заправского машиниста.

И Санька продолжал работать. Он старательно крутил ручку. Уже пот выступил на его лице, уже усталость сделала тяжелыми руки, сердце начинало колотиться все сильнее и сильнее, но Санька не сдавался.

И мнилось ему в ночи, как тяжело груженные составы длинной вереницей идут на фронт и в одном из вагонов лежит пшеница, отвеянная его, Санькиными, руками и руками Аринки. А потом на позиции, в окопы, бойцам приносят теплый пшеничный хлеб. И ест этот хлеб отец…

Дрема приходит вместе с рассветом, с утренними тенями и шелестом обсыхающей листвы. Уже нет скирд вокруг молотилки. Высятся теперь одни ометы соломы да груды зерна.

И Санька по локоть запускает руку в сыпучую гору пшеницы. Зерна щекочут ему руку, и он в восторге смеется. И, сдружившись за эту напряженную ночь с Аринкой, протягивает ей руку.

— Хочешь, давай с тобой дружить?

— Да ведь мы и так дружим, — смеется Аринка.

Но Саньке хочется сделать что-то большое, взять на себя какое-то очень важное обязательство.

— Конечно. Но вот если тебя обидят, то ты мне скажи. Я, знаешь…

— А я и сама спуску не дам, — говорит Аринка, и в глазах ее вновь мелькает прежнее озорство.

Вдруг из предрассветного тумана появляется председатель. Его карманы оттопыриваются от тяжести спелых ароматных яблок. Ребята окружают его, смеются и с каким-то особым аппетитным хрустом начинают уничтожать заработанную премию — сочные антоновские яблоки.

Наконец председатель откуда-то из самой глубины кармана достает большую толстую грушу и дает ее Аринке.

— Твоя любимая, — говорит он и ласково обнимает Аринку.

Аринка счастливо улыбается, и глаза ее блестят так же озорно, как и прежде.

За окном и в избе стояла тишина. Пахло свежей известью, которой бабка побелила стены, встречая весну..

Сестренка Варька спала, разметав руки, и изредка что-то шептала во сне. На губах Варьки бродила улыбка. А Васе было жаль ее, и себя, и маленького Борьку. Вася думал о том, что он теперь глава семьи, и ему стало жаль и бабку, которая поселилась у них с тех пор, как умерла мама, а отец ушел на фронт.