Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Ну, так… — Больше он ничего не мог сказать, ткнул кнутовищем в телегу и еще раз переступил.

Сафронов мигом оценил положение. Детишки были ранены, ручонки перевязаны цветными тряпками. Младенец мертв. А мамаша тяжело ранена — нога выше колена перетянута сыромятной уздечкой, которая впилась в тело, как пиявка.

— Сколько часов прошло? — спросил Сафронов, обращаясь к старику.

— Ну так… — невпопад произнес тот, очевидно объясняя, почему была применена уздечка, а не что-нибудь иное.

— Стома, — распорядился Сафронов, — возьмите младенца. Санитары, носилки — и срочно в операционную.

Пока медики делали свое дело, толпа продолжала стоять молча и неподвижно. И это необычное молчание оглушило Сафронова. Он шел за носилками, как за гробом. Он ощутил ненависть к фашистам так реально, так остро, что защемило в груди.

У хирургов был перекур. Перед операционной палаткой стояли Дорда, ведущий и Бореславский. Заметив носилки с женщиной, они оборвали разговор.

— Гражданская. Женщина, — поспешно сообщил Сафронов.

— Видим, что не архиепископ, — буркнул ведущий.

— Мать с детьми. И ребятишки тоже ранены.

— Так идите к ним, — смягчился ведущий. — Тут все будет lege artis.

Послышалось покашливание. Подошел замполит, по-граждански взял Сафронова под руку, неожиданно произнес:

— Нужно, чтобы это увидели все. Кхе-кхе, это подействует лучше всяких слов.

Сафронов не ответил.

— Чувства, кхе-кхе, чувствами, — словно уловив причину его молчания, сказал замполит, — а война — войною. И нам следует поддерживать ненависть к врагу, показывать, кхе-кхе, что он заслуживает этой ненависти. Им, большинству, кхе-кхе, снова воевать придется.

«Да, конечно, — мысленно согласился Сафронов. — Но и солдаты потрясены. Я что, я необстрелянный, но ведь и они, они, прошедшие через войну…»

У палатки слышался странный шумок: кто-то мяукал, а кто-то тявкал. Подойдя поближе, понял, в чем дело. Новый санитар и Галкин разыгрывали перед детишками сценку — ссору собаки с кошкой. Все вокруг смеялись, делая вид, что им очень весело. А детишки сдержанно улыбались, как будто из приличия, чтобы не обидеть взрослых.

Заметив офицеров, солдаты мгновенно умолкли. Санитары вскочили, поспешно одернули гимнастерки.

Замполит подошел к детишкам, склонился над ними, положил руки на вихрастые головки, пальцы его подрагивали, и, чтобы скрыть это, он принялся поглаживать детей по голове и плечам.

— Дядечка, — спросила девочка тоненьким голоском, — а где ж маманя?

— А ее сейчас лечат, — мягко ответил замполит. — Полечат, и вы ее увидите.

Девчурка оживилась и, кажется, впервые улыбнулась во всю мордашку…

Весь этот день медсанбат жил детишками. В сортировку заглядывали из всех взводов. Наверное, не было в батальоне человека, который не побывал бы здесь. И все что-то приносили детишкам: кто кусочек шоколада, кто таблетки витамина, кто сделанную наспех игрушку. И все вместе — ласку и внимание, что накопили в душе за долгие годы войны. Люди как будто потеплели, оттаяли, подобрели, и это еще больше объединило всех.

Сафронов смотрел на приходящих и про себя дивился и восхищался ими. Вот притащился завхоз Колодкин, с которым Сафронов до сих пор не находил общего языка.

— Вот это… — И он протянул ребятишкам неизвестно откуда взявшуюся игрушку. — Вы это…

Потом заглянул Зайчик, протянул картонку:

— Гляди-ка, чего я нарисовал.

Прибежала Пончик, замурлыкала:

— Уй вы мои хорошие! Уй вы мои сладкие! Давайте я вам куколку сделаю. Тебе солдатика? Хорошо, сделаю солдатика.

Даже комбат пришел. Постоял молча, подхватил парнишку на руки, сообщил Сафронову:

— Закончили ампутацию. Но к ней, пожалуй, не надо. С утра лучше. А о детишках позаботьтесь.

— Сделаем, товарищ капитан, — заверила из-за спины Сафронова Стома.

Это она опекала ребятишек. Даже ревновала к другим, рассиживаться никому не позволяла.

К Сафронову подошли двое — сержант и рядовой.

— Разрешите обратиться? — Сержант сделал шаг вперед, расправил грудь. — Просьба у нас. В часть направить.

— Вы ж ранены.

— Воевать можем. Мстить фашистским гадам, — совсем не по уставу заговорил рядовой.

— Отпустить не могу. Раз уж сюда попали, мы должны вас вылечить.

Сержант козырнул. А рядовой заявил:

— Сбягу.

Вечером Люба доложила:

— Шести человек недосчитываемся.

Все обыскали. Всех проверили — шести человек действительно не было.

— Но как они могли? — удивился Сафронов.

— Порожняком, а что? — ответил Кубышкин.

Утром Стома повела детишек к матери. И сразу стало как-то пусто в палатке. Опять изредка приходили машины. Поступало по два-три человека. Доносились возбужденные голоса легкораненых.

— Он примерно так… — слышался чей-то поспешный голос, словно рассказчик боялся, что ему не дадут высказаться.

— Не-е, не-е, мы отсюда шли, — спорили другие.

— А он как драпанет и задом-то этак, этак…

И вдруг голоса оборвались. Наступила тишина, по не та, что вчера, при появлении раненой матери с детьми, а особая, зловещая тишина. Полнейшее безмолвие, будто там, на поляне, и людей не было.

Первым из палатки выскочил Кубышкин, Сафронов за ним.

Поодаль стоял незнакомый «виллис», из него вытаскивали носилки. На носилках лежал немецкий офицер — это было видно издалека, — белобрысый, коротко стриженный, при погонах, напряженно согнутых, как пружины.

Завидев капитана медицинской службы, один из сопровождающих, лейтенант, оставил раненого и шагнул к Сафронову:

— Приказано к вам доставить. Вот бумага.

Сафронов развернул листок, прочитал:

«Прими, сделай что надо. Обеспечь наблюдение и охрану. П/п М. Лыков».

Сафронов чувствовал, как на него смотрят сейчас десятки глаз, ждут, что он скажет, как поведет себя.

— Бумага не мне, — сказал Сафронов. — Комбату.

Он уловил одобрительный шумок за спиной.

— Но мне приказано. — Лейтенант был недоволен тем, что его задерживают и тянут с приемом. Как видно, ему хотелось побыстрее избавиться от этого пленного фрица.

— Идемте.

— Но мне приказано… чтоб в порядке.

— Кубышкин! — крикнул Сафронов. — Приглядите.

Комбата разыскали в палатке замполита. Там же находился и капитан Чернышев. Сафронов, не представив лейтенанта, протянул бумагу.

Лыков-старший пробежал ее глазами, спросил:

— Ну так что?

— Адресована вам… А потом… Случай необычный.

— Тяжелый?

— По-моему, живот.

— Ставьте на очередь. Что, не знаете, что делать?

— Что делать — знаю, но…

Вмешался замполит:

— Кхе-кхе, относитесь как к раневому.

— Но вы же знаете — после всего, что случилось, люди настроены…

Замполит кивнул: