Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

Один из немецких танков задымил. Соболев повернул довольное, улыбающееся лицо, поднял большой палец:

— Штука есть!

Федя Васильев уже заложил второй снаряд.

Но в это время послышался по радио властный голос комбрига:

— Не зарывайтесь, не зарывайтесь! Давай обратно!

— Давай обратно! — нехотя повторил команду Дронов.

Отбив атаку, танки возвращались в укрытия. Все затихло. Но еще долго шли в экипажах возбужденные разговоры.

— Танк-то ты славно накрыл! — обращаясь к Рубцову, сказал Соболев.

— По-гвардейски.

— Слабы они против нас.

— Не в том главное, — сказал Рубцов. — Главное — кто за что воюет.

— Что же, ребята, может, теперь поспать? — спросил Любопытный.

— Сейчас не наша очередь.

— Нам и здесь как дома, — проговорил Соболев, вытягиваясь на сиденье.

— Прошу располагаться. Мягкие места свободны, — балагурил Федя Васильев.

Рубцов остался бодрствовать. Остальные, усевшись поудобнее на сиденьях, задремали.

Раздался глухой, далекий выстрел. Рубцов прислушался. Второй, третий. Рубцов открыл верхний люк. С востока доносилась учащенная стрельба. Он догадался, в чем дело, обрадовался.

— Ребята, слышите?

— А? Что?

— Слышите?

— Что это?

— Стреляют.

— Да, да. Слышим.

— Так это же наши. Фрица доколачивают! Сюда идут.

— Елки-палки, значит, скоро добьем проклятую группировку — и на Берлин!

Танкисты вылезли из машины и долго молча слушали канонаду.

В штабе было тихо.

В темных комнатах спали связные, ординарцы, шоферы — все, кому полагалось быть при штабе. У комбрига еще не спали. Бударин сидел над картой, потирая ладонью лоб, напряженно думал. Неярко горел электрический свет. Пахло табаком, бензином, машинным маслом. Из темных комнат долетало сладкое, заманчивое похрапывание. С улицы доносились равномерные поскрипывающие шаги часового, они как будто выговаривали: «спи-спи, спи-спи».

Комбригу очень хотелось спать.

Раздавались трескучие телефонные звонки. Бударин брал трубку, отдавал распоряжения и опять задумывался.

Приходили офицеры связи, докладывали обстановку. Комбриг, выслушав их, делал на карте пометки цветным карандашом — то кружок, то стрелку; тут же отдавал короткий ясный приказ. Кто-нибудь поднимался и уходил.

И вновь наступала тишина.

Бударин доставал из кармана платок, вытирал слезящиеся, воспаленные глаза, сосредоточенно всматривался в карту. Все больше синих кружков скапливалось вокруг Сянно, все ближе продвигались они к окраинам станции, все сильнее сжималось кольцо окружения. Лишь одна узенькая полоска — дорога на хутора — оставалась свободной.

Бударин долго смотрел на эту полоску, что-то соображал. В усталом мозгу с трудом рождались мысли, путались, терялись, кое-как связывались между собой.

«Да… Нужно во что бы то ни стало держать эту дорогу. Зачем держать?.. Вот зачем. По дороге, хотя и под обстрелом, можно отправлять раненых, подвозить горючее и боеприпасы. Так, так… Еще что? Вот что. Надо будет попросить соседа помочь».

— Савельев!

— Слушаю, товарищ гвардии полковник.

Из темного угла поднялся молодой офицер связи с белыми бровями и скуластым лицом, на ходу одергивая полушубок, подошел к комбригу.

— Поедешь к Фролову, передашь: прошу держать дорогу на хутора.

— Слушаюсь, разрешите идти?

— Иди.

Через минуту загудел броневик. Удаляясь и затихая, он скоро смолк, и вновь наступила тишина.

Цветные кружочки перед полузакрытыми глазами Бударина ожили, зашевелились, побежали по дороге. Потом они остановились, собрались в кучу. И вдруг торопливо разлетелись, как вспугнутые мухи с куска сахара. Бударин увидел перед собой моложавое спокойное лицо Загрекова.

«А-а! Это он очистил дорогу. Он всегда приходит на помощь в трудные минуты».

«Все будет хорошо, — говорит Загреков. — Приказ выполним. Только надо немного отдохнуть, собрать силы».

Бударин уснул.

И тотчас, как по команде, уснули офицеры.

У майора Цырубина вывалилась из рук толстая книга и, раскрывшись, шмякнулась на пол. Все вздрогнули.

— Ну, дьявол, и спать не может спокойно, — проворчал кто-то.

В три часа ночи вблизи штаба разорвались снаряды, и в то же мгновение тревожно зазвонил телефон.

Бударин рывком вскинул голову, схватил трубку, выслушал, крикнул офицерам:

— Встать!

Все вскочили. Некоторые стояли еще с закрытыми глазами, пошатываясь.

— Фашисты силами до двух полков, при поддержке танков, атакуют второй батальон со стороны фольварка! — зло и хрипло выкрикивал комбриг, пристукивая по столу кулаком. — Приказываю: танкам моего резерва контратаковать. Зенитным пулеметам бить по наземным целям. Ясно, орлы?

— Ясно.

— Выполняйте.

Все пришло в привычное четкое движение: захлопали двери комнат, часто зазуммерили телефоны, забегали офицеры связи, взревели моторы. Танки бросились в атаку.

Комбриг пошел на радио.

— Разрешите с вами? — спросил Филиппов.

— Идем.

В эфире пищало, трещало, шумело, и все эти звуки покрывались отрывистыми разгоряченными голосами командиров машин.

— Иду на сближение.

— Пехота залегла. Молодцы зенитчики! Хорошо бьют.

— Алло, алло, Орлов. Я — «Шаляпин». Я — «Шаляпин», — докладывал Дронов. — Экипаж «сотой» совершил таран двух самоходок. Рубцов жив. Передает, что не сильно контужен. Преследуем пехоту. Прием.

Бударин слушал настороженно, стараясь по интонации голоса комбата определить его настроение, если надо — подбодрить, если надо — вмешаться, помочь; иногда отбивая ногою такт, удовлетворенно приговаривал:

— Так, орлы, так…

Филиппов, наблюдая за комбригом, учился у него командовать и ждал донесения о раненых.

— Алло, «Пинцет». Я — «Тампон», — услышал он звонкий голос Чащиной. — А — три, Б — один, В — четыре. Как слышно?

Филиппов расшифровал: раненых — три, контуженых — один, обожженных — четыре.

— Слышу хорошо. Чем помочь?

— Пока в порядке. Не нужно.

Радио неожиданно затрещало, послышался ломаный, неприятный голос:

— Алло, Орлоф. Стафайся. Ви будет окружен.

Филиппов увидел, как лицо комбрига налилось кровью.

— Пошел к чертовой матери. У нас и слова такого нет. Мы тебе покажем «стафайся»! — Он выключил микрофон, обратился к Филиппову: — Я этого наглеца, генерала фон Краузе, знаю еще с Курска. Нахал из нахалов. Воевать не умеет, а кричит. Все равно добью. Не уйдешь, сволочь! — Бударин погрозил кулаком в приемник.

У Бударина было такое выражение лица, что Филиппов поверил: комбриг обязательно разобьет фашистского наглеца генерала…

Вскоре все стихло. Немцы скрылись в лесу.

В комнату комбрига начали собираться офицеры.

Доложив ему подробности боя, они опять рассаживались кто куда — на столы, просто на пол. Постепенно оживление улеглось, и неотвязчивый сон вновь охватил утомленных людей. Бударин, сидя за столом, дремал, положив голову на руки, но даже и во сне у него хмурились брови и не расправлялись глубокие складки на лбу.