Яков Цветов - Птицы поют на рассвете

«Что это он, ни с того ни с сего?» — покосился Кирилл. Он глотнул из фляги, поперхнулся. Крепкий самогон!

— А кто ты будешь? — искал он хоть какой-нибудь намек.

— А скажу — немец, поверишь? Так и спрашивать чево! — почесал кривоносый под бородкой. Потом осклабил желтые зубы: — А ты кто?

— Я кто? — поддразнивая, прищурил Кирилл глаз. — Не поймешь.

— Хе! Не пойму. Чево ж не понять? — И опять залился. — Дурачок, думаешь?

— А ты как думаешь?

— А дурачок всегда думает, что вумный. Хе-хе-хе… — не унимался кривоносый. — Хе-хе… — тряслись его плечи.

Лихим движением сбил картуз на затылок:

— А ты не поп?

— Узнал…

— А думаешь — дурачок! Я-от насквозь вижу. — Кривоносый опять закатился хохотом, даже захрипел. Помотал, давясь смехом, головой: — Врешь, не поп. Жулик.

— Ну, братец, на отгадку ты мастер.

— Ага. Меня не проведешь. Хе-хе… — не сдавался кривоносый.

— Это у тебя где — на фронте отхватили? — почти безразлично кивнул Кирилл на протез, стараясь перевести разговор на другое.

— Чево? На фронте? — Кривоносый даже удивился. — Не-э… На мельнице. Это у дураков на фронте отхватывают, — гнул он свое. — У вумного-от не отхватят. Вумный увернется.

— Все у тебя, выходит, делится на половину — на дураков и на умных.

— А то нет? Только не на половину. Дураков больше. Хе-хе… — снова затрясся в смехе кривоносый.

— Вон как! — присвистнул Кирилл.

Кириллу показалось, что у того в глазах мелькнула плутоватая ухмылка. «Прикидывается», — решил он.

— Эй ты, «хе-хе»! Ладно тебе. Брось это дело. Потолкуем давай. А то и я начну «хе-хе», тогда меня не остановишь. Я ж тоже в дурачка умею.

— Ну-у?

— А ты думал?

— Силен мужик, — с деланным восхищением протянул кривоносый. — Силен-от…

Он отнял у Кирилла флягу, отпил глоток, взял с тряпицы, разложенной перед ним, кусок сала, по-крестьянски надрезанный накрест, складным ножом отделил ломтик и лениво сунул в рот. Потом откусил кусок хлеба. Жевал медленно, и опять пусто и отрешенно глядел перед собой. Кирилла словно и не было рядом.

— А и я жрать хочу.

— А чево тебе? — уже покладисто отозвался кривоносый.

— Хлеба.

— Хе! Может, и сала?

— И сала.

— Вижу, соображаешь. Опосля, гляди, и закурить захочешь?

— Захочу. А есть табак?

— Найдется в кисете.

— Видать, любит тебя твоя Матрена, — глазами показал Кирилл на снедь.

— Ага, — озорно подмигнул кривоносый. — Акулина.

Хлеб. Сало. Табак в кисете. Да самогон во фляге. Матрена — Акулина. Пароль и отзыв. Кажется, порядок…

Кривоносый уложил в тряпицу оставшийся кусок сала, недоеденный хлеб, заткнул пробкой флягу.

— Отсунемся, ну, да подымим. — Распластав в траве ладони, он оттолкнулся от стога, ноги протянулись вперед, еще раз напряг ладони, ноги поползли дальше.

Кирилл тоже переместился вслед за ним. Кривоносый развязал кисет, оторвал от газеты полоску, насыпал в нее щепоть самосада, зеленоватого, крупного, провел по бумаге языком и склеил цигарку. Делал это медленно, обстоятельно, и Кирилл начал сердиться.

— Послушай, у тебя, видать, забот никаких?..

— Хе!..

Пошевелил протезом, достал из кармана кремень, кресало, нитяной фитиль, высек искру, дунул на трут, прижатый пальцем к кремню, еще раз чиркнул огнивом о кремень и снова подул, теперь с большей силой, и слабая искорка заметалась на конце разлохмаченного трута. Кривоносый дул, дул, пока фитиль не зарделся, и, заслонив его ладонью, прикурил.

— Бери, ну, — сунул кисет Кириллу. — Пали табак. Хоть какой, а табак. Дымишь когда, лучше думается…

— Ховай кисет и давай думать.

— Давай. Чево ж не думать, — согласился кривоносый.

— Ты не из той вон деревни? — В стороне виднелись крыши. — А?

— Ага.

— Дворов девять?

— Ага. Четырнадцать.

«Порядок, порядок…» Цифра девять — тоже пароль, четырнадцать — отзыв.

Кривоносый окинул Кирилла шустрым взглядом. Глаза его уже не казались пустыми.

— Спрашивай, ну…

Кирилл словно камень сбросил с сердца. Он поднял руку, легко помахал ею. Опустил и снова помахал.

Ивашкевич и Паша вышли из леса. Кривоносый повернулся лицом к ним, посмотрел на вооруженных людей, — посмотрел спокойно, так только, чтобы посмотреть.

— Мефодий, — равнодушно сказал, когда они приблизились.

— Мефодий? — невольно усмехнулся Ивашкевич. «Вот так да: собрались Кирилл и Мефодий…»

— А что? — свирепым глазом сверкнул на него кривоносый. — Мефодий, — повторил твердо, с достоинством. Он вскинул голову, и на плечах дернулась холщовая замызганная рубаха с залатанными локтями.

— Не сердись, — миролюбиво сказал Ивашкевич. — Я для верности переспросил.

— А ты-от для верности отойди малость. Понял, нет? Окосел, что ли, не видишь, дело с человеком толкую?

Помолчал. Должно быть, примерялся к разговору. Потом решительно кивнул Кириллу:

— Давай к делу.

По небу тянулась длинная тень. Она надвигалась из-за озера. Конец ее, совсем почерневший, обрывался над самой опушкой. «Дождь накроет», — подумал Кирилл. Он придвинулся к кривоносому. Тот поднял с земли сенинку, сунул в губы.

— Так слушай…

— А нас тут не выследят? — жестом остановил его Кирилл. — В лес бы лучше?

— Вокруг болота́, понял, нет? Сюда и змея не приползет. Тут я хозяин, — уверенно сказал кривоносый и бросил взгляд на стог. — Так слушай, куда тебе дальше переть…

Предстояло добраться к леснику. Его изба в Медвежьем урочище. Пятнадцать километров отсюда. А уж лесник поведет, куда надо, обещал кривоносый. Сам он, Мефодий, ничего не знает. Только то — как добраться к леснику.

— Как войдешь в лес, — показал на опушку, — и держись правой руки, никуда больше, только правой руки держись. — Потом стал объяснять, где повернуть, куда выйти, что приметить с правой руки, что — с левой, где не сбиться и где не перепутать тропки… — А выбредешь на дорогу, подайся в березы. Топко будет, не беда. Там с километр, не боле. А за березами, на пригорке, и увидишь избенку. Она и есть. Скажешь, Мефодий послал, и еще скажешь: сено стережет. Понял, нет? Сено стережет…

Кривоносый, уткнув руки в землю, трудно приподнялся, подобрал здоровую ногу, повернулся боком, оперся на деревяшку и встал. Он вытер ладони о штаны, потом ладонями плотнее надвинул картуз на голову, и вихры рыжими сосульками пристали к вискам, ко лбу.

— Валяй. Тебе вправо, мне прямо.

И, не оглядываясь, припадая на протез, пошел навстречу двигавшимся тучам.

Искаженные сумерками, впереди уже виднелись померклые березы.

Быстро перешли старую просеку. Земля под ногами стала оседать, вязкая, цепкая, как тесто. «Топко будет с километр…» — помнил Кирилл слова кривоносого. Он осматривался. «И дрема же лесная!..» По всем признакам, начиналось Медвежье урочище.