Яков Цветов - Птицы поют на рассвете

Он в землянке. Он торопится. Он располагает секундами, самое большее минутой. Свет фонарика по стеллажам. Он поспешно кладет мину на ящик. Ему и сейчас казалось, что пальцы сохранили ощущение рывка, когда выдергивал чеку, он даже пошевелил ими. А Паша, почему задержался Паша? Почему припал к земле, когда выскочил из землянки — она метрах в пятидесяти от той, в которой был Кирилл. Наверное, заметил, что часовой вдруг ожил и пополз. И пришил его финкой к земле.

Все это не осталось позади, а шло вместе с ним, от него не отделяясь.

Наконец впереди блеснуло озеро. На противоположном берегу тяжело стояла огромная поздняя луна, и тот берег казался непостижимо далеким. Холодная молния лежала на черной воде. Там, где струился свет, вода была позолоченной, и видно было, как течение выводило на ней стремительные завитки. Унылое озеро с плоскими илистыми берегами было сейчас величественным.

Вошли в воду. Рябой поток катился из-под луны прямо на них. Взбудораженная вода дышала холодом, и на ней ломался лунный след, будто у самых ног ползали сверкающие змеи. Осторожно, как слепцы, передвигали ноги по кочковатому и скользкому дну. Перед глазами метались светлые звенящие осколки. Позади вода глухо смыкалась, заполняя черные и бронзовые щели, выбитые движением.

Вода набралась в голенища, и Кириллу казалось, что переставляет босые ноги по студеному дну. Грудью рассекая воду, мимо прошли Паша, Толя Дуник, Якубовский, потом Хусто. Они ушли вперед. Кирилл видел их головы, словно по озеру медленно катились темные шары. Потом с ним поравнялся Левенцов. Он поддерживал Ирину. Ирина двигалась тяжело, делая шаг, останавливалась, дно уходило из-под напряженно дрожавших ног, и она искала опору.

— Костя, пусти, я сама пойду, — чувствовала она, что и ему нелегко. — Пусти, Костя.

Он не откликался, крепче прижимал ее к себе и шел дальше.

Кирилл видел, с каким трудом пробивался вперед Петрушко. Маленький, вода доходила ему до подмышек, лишь короткие плечи возвышались над водой.

— Одолеешь, братец? — сказал Кирилл.

Петрушко повернул к нему голову. В лунном свете лицо его было желтое, как лимон.

— Та одолею, — едва выдавил из себя Петрушко. Он натужился и прибавил шагу. Вода плеснулась и смолкла.

«Еле живой плетется, — подумал Кирилл. — Зря не оставил в Москве, — укорял он себя. — Соблазнился: пожилой, квелый мужичок, никто за диверсанта не примет…»

Все озеро еще лежало впереди. И минутами Кириллу казалось, что до того берега не добраться, так был он далек.

— Давай, давай, — поторапливал Кирилл Петрушко. — Отстаем, братец. — Он слышал, как тот прерывисто дышал.

Кирилл не уходил от него. Они шли последними, и расстояние между ними и теми, что были впереди, все больше увеличивалось.

С каждым шагом становилось глубже. «Утонет», — с беспокойством думал Кирилл о Петрушко.

— Иди на камыш, — подтолкнул он его. — Там мельче. Давай на камыш.

Тот неуклюже повернул в камышовые заросли, мрачно черневшие в правой стороне озера. Когда вошел в гущину, все потемнело, даже свет луны сюда почти не проникал. Теперь был он погружен лишь до пояса, и это его успокоило. Но то была не вода, — холодное жидкое болото, и каждый раз, когда он шевелил ногой, чтобы переступить, все вокруг, словно пробуждаясь, громко чавкало, и казалось, наверх с плеском, и писком, и треском, и урчаньем поднимались со дна склизкие болотные чудища. Его охватил страх. Он застонал даже.

— Давай, давай, братец, — подбадривал Кирилл.

И Петрушко слышно пробирался сквозь высокие заросли, оступаясь, хватаясь за камыши.

«Черт подери, и озеро-то вроде небольшое. А конца ему нет…» — подумал Кирилл.

Вдалеке виднелась фигура Ивашкевича, совсем короткая, потому что шел по грудь в воде. К нему приближался Михась, он, должно быть, споткнулся, — взмахнул руками, точно-собирался взлететь или поплыть, и пошел рядом с комиссаром. Их догнали Паша и Толя Дуник, потом Якубовский, потом Левенцов с Ириной…

Постепенно дно поднималось, легче было передвигать ноги, все стали выше, как бы выросли. Взбитая множеством ног, взбаламученная, вода гремела, как жесть на ветру. Зачерненное у берегов тяжелой тенью леса, озеро походило на пропасть.

Один за другим выбредали из воды. Берег дикий, пустынный. На вязкий песок накатывались мелкие волны, будто шлепали тысячи ладошек. Прибрежные голые кусты сверкали в свету, как штыки. Разделенная светом и тенью, врезалась в ил одинокая плоскодонка без весел, с ведром на корме, погруженной в воду.

Мокрая одежда облепила живот, колени, в сапогах между пальцами переливалась жижа, и не верилось, что уже вышли из воды. Кирилл даже оглянулся, хотелось убедиться, что озеро в самом деле позади. Он чувствовал, как по телу стекала вода. Аспидно-темная спина леса впереди, которую тоже проткнуло золотое острие луны, издали неприятно казалась дремучей водой другого озера.

Солдаты призваны отдать жизнь, если это понадобится, и потому ничто не могло быть для них слишком трудным. Они выполнят все до конца, даже если смертельная опасность нависнет над ними и испытания потребуют напряжения и страданий, превышающих человеческие силы.

Чаща снова скрыла их.

Луна неотступно шла справа. А потом где-то затерялась среди высоких сосен, высоких елей. Но все равно было светло.

Двигались молча. Все медленней шаг. Петрушко остановился, резко кивнул земле, помотал головой, переступил раз, другой, третий. «Уснул на ходу», — понял Кирилл. Да что Петрушко, — Якубовский шел шатаясь, и Хусто, Ивашкевич тоже… И его самого так и тянула к себе земля, так и притягивала. Он знал: лишь только тело коснется земли, уже не подняться. Идти, идти. Хоть еще немного. Сколько же — немного? Метров пятьдесят? Полкилометра? Мысль, чтоб пройти еще полкилометра, показалась безрассудной. Может, просто остановиться всем, постоять минуты три? Нет. Тогда ноги совсем не сдвинуть с места. Идти!..

Кирилла заваливало в сторону — голову, плечо, все тело. Он почувствовал, что упадет, если не опустится на землю, вязкую, мокрую, холодную, но все-таки землю. Больше не выдержать.

— Переведем дух, — сказал он.

Он плюхнулся под ель, на мокрые иглы, с усилием стащил сапоги, вылил из них согревшуюся воду. Выжал портянки, повесил на ветке, обернул ноги кусками парашютного перкаля и, чтоб не размотались, перевязал обрывками строп. Улегся, подобрав колени к животу. Около пристроился Якубовский. Кирилл слышал, как тот доставал трубку, видел, как зажег спичку, прикрыв ее ладонями. Кирилл почувствовал терпкий запах ночного леса, смешанный с табачным дымом. Потом все замерло там, где прилег Якубовский, он превратился в неподвижную горку, напоминавшую зигзаг. Слева от себя Кирилл заметил Пашу, будто далекий, в лунном свете зыбкий, он тоже перематывал портянки, потом встал. Сжав руками автомат, выбрался за кустарник, сильный человек, непременный караульный в опасных местах.