Мэтью Риджуэй - Солдат

После этого мы сели в самолет и поднялись в воздух. Бад сказал, что тут нет ничего хитрого и что он прыгнет первым. Я должен наблюдать, как он опускается, а затем, когда самолет сделает новый заход, прыгнуть, повторив все его движения. Джо Суинг будет прыгать с третьего захода.

Я в точности последовал инструкциям. Бад прыгнул, а я как зачарованный смотрел ему вслед до тех пор, пока его не скрыли верхушки высоких сосен, разбросанных на территории Форт-Беннинга. Это не совсем совпадало с планом прыжков, но делать было нечего — приходилось прыгать. Пилот совершил круг и снова летел над полем. Прозвучал сигнал, загорелась зеленая лампочка, и я прыгнул.

Многие описывают удивительные переживания человека, спускающегося с парашютом. Прыжок в ревущую струю воздуха, резкий, словно дубинкой, удар по плечам (это открылся парашют), а затем удивительная тишина. Неподвижно висишь в небе, под тобой качается земля, а деревья и скалы медленно увеличиваются. Потом — бах! — ударяешься о землю и катишься, царапая себе лицо и руки. Это приземление. Я забыл все предупреждения сержанта, который советовал мне держать тело прямо, а чтобы не качаться, подтягиваться на стропах. Я так ударился головой о землю, что лязгнули зубы. Впоследствии я рассказывал своим офицерам об упоительном чувстве спокойствия и мира, которое испытываешь, опускаясь вниз, но я, конечно, не признался, что приземление было похоже на прыжок с автомашины, несущейся со скоростью 60 километров в час. Суинг прыгнул после меня и приземлился вполне удачно.

Вскоре к нам подошел Бад Майли, исцарапанный, с синяками, — как видно, приземление на сосны не обошлось без неприятностей. Сконфуженно улыбаясь, он поздравил нас. Я чувствовал себя неплохо: ведь теперь я уже был в известной мере парашютистом. Однако моя роль подопытного кролика еще не завершилась. Воздушно-десантная дивизия состояла из одного парашютного и двух планерных полков. Мне надо было испробовать еще полет на планере. Чтобы совершить этот второй эксперимент, я поехал на аэродром Райт, поднялся в воздух в одном из больших планеров вместе с опытным пилотом полковником фрэдом Дентом и парил около 20 минут. Все шло хорошо, пока мы не начали опускаться. Наш планер был экспериментальной моделью, снабженной взлетной тележкой и полозом для посадки. Самолет-буксировщик поднимает планер в воздух, а затем пилот планера сбрасывает взлетную тележку на землю. Посадка совершается на посадочный полоз. Но когда мы попытались сбросить взлетную тележку, механизм заело, и она не отделилась от планера. Нам пришлось садиться со взлетной тележкой, на которой не было тормозов. Планер быстро катился по взлетно-посадочной полосе, как вдруг Дент крикнул: «Прыгай!» Прямо перед нами в конце полосы стоял четырехмоторный бомбардировщик с вращающимися воздушными винтами, самолет вот-вот должен был подняться в воздух. Чтобы не оказаться изрубленным в куски винтами бомбардировщика, я выпрыгнул из двери на твердый бетон, стараясь упасть на Джо Суинга, который выпрыгнул передо мной. Однако двигались мы со скоростью около 50 километров в час, поэтому я перелетел через Джо и совершил самую жуткую посадку на две точки, какую только можно себе представить. Я содрал кожу на левой щиколотке и на правом бедре и долго не мог сообразить, что со мной. Как я потом узнал, мы могли не торопиться: какие-то сообразительные «механики не без риска для себя схватили планер за крыло, когда он несся мимо них, и вовремя свернули его со взлетно-посадочной полосы.

Прихрамывая, я вернулся в дивизию, которую к тому времени перебросили в Форт-Брагг, и с увлечением расписал всем, какое чудо — полет на планере. Я говорил, что именно этого добивались люди еще с тех пор, когда Икар на самодельных крыльях дерзнул подняться слишком близко к солнцу. Я рассказывал о непередаваемой прелести свободного полета планера, когда он, словно огромная птица, бесшумно и плавно парит в воздухе. Солдаты слушали меня с интересом, но несколько недоверчиво. Чувствовалось, что они без особого энтузиазма относятся к предстоящим полетам на планерах. Парашютисты, естественно, не хотели иметь к ним никакого отношения. Одни добровольно пошли в парашютные войска, но летать на этих непрочных приспособлениях из стальных труб и тонкого полотна не собирались. А другие и вовсе не были добровольцами. И вот теперь их собирались посадить в планеры, не спрашивая их желания. Конечно, большинству это не нравилось. Чтобы поднять у своих солдат доверие к планерам, я попросил генерала Арнольда прислать нам планер с хорошим пилотом — пусть дивизия убедится, какая надежная машина планер. Вскоре по распоряжению генерала к нам приехал Майк Мэрфи — великолепный пилот и отчаянно смелый человек. Мы выстроили всю дивизию, чтобы перед каждым солдатом продемонстрировать полет планера и переубедить самых закоренелых скептиков. Я чувствовал, что командир дивизии должен сам совершить этот первый полет, и, согнувшись, забрался в машину рядом с Майком. Едва меня закрепили ремнями, Майк спросил, что я думаю насчет нескольких мертвых петель. Я ответил, что не вижу в этом никакого смысла. Но Майк не согласился со мной. По его мнению, чтобы вызвать у солдат доверие к планеру, надо показать им все его летные качества. Да, Майк был прав, и я ответил, что если он выдерживает эти мертвые петли, то и я выдержу.

Поднявшись на высоту около 1200 метров, мы отцепились от буксировщика, и пилот начал проделывать на планере все, что может сделать самолет. Это был большой корабль, почти такой же, как самолет С-47, однако он выполнил вертикальный вираж, две бочки и, наконец, три мертвые петли. Когда мы вышли из последней мертвой петли, земля оказалась страшно близко от нас. Затем пилот посадил планер примерно в одном метре от человека, которого он специально поставил на этом месте до взлета, чтобы продемонстрировать, как хорошо поддается машина управлению.

Эта демонстрация убедила многих скептиков, что планер вовсе не ловушка, как им рассказывали, но все же оставалось еще много солдат, которые не хотели садиться в планер. Они смотрели на него и чертыхались, не ожидая от этой машины ничего хорошего.

Я имел право освободиться от всякого, кто малодушно боится воздуха, и в течение нескольких месяцев мы отделались от нескольких тысяч человек: по своему характеру они не подходили для воздушно-десантной войны. Но тысячи других остались, и к тому моменту, когда мы, наконец, были готовы двинуться за океан, дивизия насчитывала около 12 тысяч смельчаков, которые не боялись прыгать с парашютами или садиться в планерах на вершины деревьев или на поля, усеянные камнями. Это относилось и к нестроевому составу, например, к медикам и священникам, которые, не моргнув глазом, прыгали с парашютом и вступали в бой вместе с нами.