Мэтью Риджуэй - Солдат

1 января 1946 года мне сообщили, что я назначен представителем генерала Эйзенхауэра (он был тогда начальником штаба армии) в Военно-штабном комитете Организации Объединенных Наций, который через месяц должен был собраться в Лондоне., Эго было весьма приятной неожиданностью, хотя у меня оставалось мало времени для передачи своих обязанностей генерал-лейтенанту Ли, назначенному на мое место. Несмотря на недостаток времени, я все же успел немного познакомиться с положением наших войск в Европе. После окончания войны в Европе я не смог побывать в Берлине и теперь по пути в Лондон сделал там остановку. Сутки, проведенные мною в Берлине в обществе нашего верховного комиссара генерала Клея и его советника старого, опытного дипломата Мерфи, были для меня очень поучительны. Затем я вылетел в Лондон, куда уже прибыл государственный секретарь Стеттиниус с американской делегацией. Со своими коллегами генералом ВВС Кенни и адмиралом Тернером я оказался в обществе таких выдающихся людей, как сенаторы Ванденберг и Коннели, Джон Фостер Даллес, Эдлай Стивенсон, г-жа Рузвельт и Ральф Банч, входившие в состав американской делегации.

Я считал для себя большой честью работать вместе с такими высокопоставленными американцами и служить делу, ради которого была создана наша группа, — изыскивать способы сохранения мира с помощью силы. Я до сих пор помню, как собравшиеся на улицах люди приветствовали трех глав делегаций, прибывших на первое заседание в Лондоне. На лицах людей можно было прочесть горячую надежду, что уставшим от войны народам совещание укажет путь к сохранению мира.

О Военно-штабном комитете обычно говорилось, что о его работе известно очень мало, так как «он занимается совершенно секретной бездеятельностью». Такая оценка в основном правильна, однако прежде чем говорить о своей работе в комитете и анализировать причины всех постигших его неудач, мне хотелось бы сделать небольшое отступление и еще раз коснуться такого позорного факта, как роспуск американских вооруженных сил в первые послевоенные годы. В результате поголовной демобилизации мы лишились силы, которая подкрепила бы и сделала более веским наш голос на заседаниях Организации Объединенных Наций.

В сентябре 1945 года военный министр США Г. Стимсон сделал следующее заявление:

«Соединенные Штаты сейчас не только достигли вершины своей военной мощи, но и добились беспрецедентного влияния на все другие государства. Достигнув такого положения, мы должны быть уверены, что сохраним его и используем в борьбе за дело мира и справедливости во всем мире.

Я считаю, что сохранение этого влияния зависит от двух факторов. Во-первых, от того, согласится ли наш народ на поддержание вооруженных сил, необходимых для сохранения руководящего положения США в нынешнем мире. Государственному департаменту будет все труднее и труднее говорить уверенным тоном на совещаниях с другими государствами, если наш народ и наше правительство при теперешнем шатком положении не пойдут на ряд неудобств, а может быть и жертв, чтобы сохранить свое руководство мировой политикой.

Состояние наших вооруженных сил должно быть предметом постоянной заботы не только правительства, но и всего нашего народа. Нужно всегда иметь в виду, что, как бы нам это-го ни хотелось, нельзя создать никакой системы, не обеспечив силы, необходимой нам при существующей международной обстановке».

Мы предпочли оставить без внимания слова этого мудрого государственного деятеля, прозорливость которого сослужила нам хорошую службу в военные годы.

Мне никогда не забыть гнева и отвращения, охвативших меня, когда, прибыв в Лондон для-работы в Военно-штабном комитете, я впервые стал очевидцем постыдных поступков американских военнослужащих, которые прямо в военной форме своей страны собирались на площадях города и открыто протестовали против того, что их задерживают на военной службе и оставляют в Европе. У тысяч других преданных нашей армии людей, как и у меня, это вызвало горькое чувство стыда и досады.

В войсках Средиземноморского театра военных действий вплоть до моего отъезда оттуда таких постыдных явлений не было, и, помшо, я еще подумал, что будь я командующим на этом театре, я бы немедленно положил конец подобным безобразиям.

Так как я был уверен, что необходимо срочно принять какие-то меры, я сел и написал следующее письмо начальнику штаба армии генералу Эйзенхауэру:

«Командуя войсками на Средиземноморском театре, я предвидел возможность такой проблемы и думал, как предотвратить ее возникновение у себя в войсках. Сейчас я стал очевидцем демонстраций в Лондоне. По-моему, проблема вышла из тех рамок, в пределах которых с ней может самостоятельно справиться командир.

Мне эта проблема кажется настолько существенной, настолько жизненно важной, что я бы отнес ее к числу принципиальных военно-социологических проблем. Мне кажется целесообразным, чтобы президент поручил какому-нибудь гражданскому органу, возможно, даже одному из известных американских университетов, детально изучить все этапы ее возникновения, а для этого необходимо провести исследовательскую работу в войсках на наших основных театрах военных действий».

Генерал Эйзенхауэр ответил на это письмо 15 марта 1946 года. Он любезно сообщил мне, что военный министр вместе с ним собирается создать комитет из двух бывших рядовых или сержантов, двух бывших командиров рот или старших офицеров и двух генералов, не состоящих на действительной службе. Комитет этот будет изучать главным образом взаимоотношения между офицерским и сержантско-рядовым составом, но, по мнению генерала Эйзенхауэра, он мог бы также решить вопросы, затронутые в моем письме.

По-моему, это и положило начало так называемому Комитету Дулитла. Лично я считаю, как считал и тогда, когда впервые прочитал доклад комитета, что подобная затея, какова бы ни была ее цель, серьезно подорвала то самое ценное, что из поколения в поколение укреплялось в армии, — отношения между офицерами и рядовыми, основанные на взаимном уважении. В последующие годы большая часть этого доклада была отвергнута, а его роль стала трактоваться по-иному после того, как практика доказала непригодность содержащихся в нем рекомендаций. Целью доклада было, конечно, создать более «демократическую» армию. На самом же деле он подорвал дисциплину.

Я приступил к исполнению своих обязанностей в Военно-штабном комитете в январе 1946 года. В конце октября того же года мне пришлось писать генералу Маршаллу письмо, в котором я сообщал, что, по-моему, этот комитет почти ничего не сделал.