Мэтью Риджуэй - Солдат

Мы отправились в Букингемский дворец в посольском автомобиле, рассчитывая прибыть туда ровно в 11.30. Помню, нас встретил адъютант в военно-морской форме.

По длинным коридорам он провел нас в приемную королевы, доложил о нас и удалился. Королева, в простом темном платье с длинными рукавами и с несколькими нитками жемчуга на шее, стояла вместе с герцогом перед большим камином. Путь через зал показался мне страшно длинным, и я почувствовал большую признательность к королеве и герцогу за то, что они пошли нам навстречу и встретили пас на полпути.

Мне запомнились легкость и грация, с которой миссис Риджуэй сделала реверанс.

Сначала разговор шел на общие темы, в частности о нашей поездке в европейские страны. Затем ее величество стала расспрашивать о положении в Корее и о ходе корейских переговоров, а миссис Риджуэй по другую сторону камина непринужденно болтала с герцогом, который впервые после выздоровления от желтухи появился на официальном приеме.

Повернувшись к миссис Риджуэй, ее величество спросила:

— Как ваш Мэтти?

Пении, пораженная, как и я,тем, что ее величество знает о нашем маленьком сыне, ответила, что он чувствует себя превосходно и очень доволен своей жизнью во Франции.

— Мне кажется, будто я давно знаю вашего сына, — заметила се величество, — я столько раз видела его фотографии.

Затем она заговорила о принце Чарльзе и принцессе Анне и о том, как они любят, прячась за занавесками, играть в прятки в коридорах дворца.

Потом разговор коснулся НАТО. Королева и герцог, казалось, крайне интересовались стоявшими передо мной проблемами и были хорошо знакомы с ними.

Перед нашим уходом ее величество королева Елизавета сказала, что королева-мать выразила желание видеть нас. И вот, покинув приемную ее величества, мы пошли в апартаменты королевы-матери.

Она приняла нас одна, встретив у самой двери, и у нас с женой мгновенно возникли одни и те же чувства. Редко доводилось встречать нам столь грациозную и очаровательную даму, как королева-мать. Она олицетворяла собой теплоту и внимание. Королева-мать пригласила нас расположиться в се уютных покоях, уставленных множеством цветов, и около получаса мы мило беседовали, обсуждая обычные семейные дела. Я ответил и на ее любезные расспросы о моих служебных обязанностях, которые я так недавно принял.

Коронация должна была состояться через несколько недель после нашего визита во дворец, и ее величество пригласила нас присутствовать на церемонии. Мое место в Вестминистерском аббатстве было рядом с местом генерала Маршалла, а Пенни оказалась на трибуне перед Ланкастер Хауз, откуда было очень удобно любоваться процессией. Мы оба прекрасно видели все это пышное зрелище.

Еще одно счастливое воспоминание о службе в штабе НАТО в Европе связано у меня с посещением района боев в Нормандии, где я когда-то высадился со своей 82-й воздушно-десантной дивизией. Вскоре после прибытия в Париж я получил приглашение присутствовать на церемониях по случаю восьмой годовщины вторжения в Нормандию. К моему удивлению, штаб рекомендовал мне не присутствовать на этих церемониях. Сотрудники штаба заявили, что день выбран неудачно, а сделанные к торжеству приготовления не соответствуют достоинству верховного главнокомандующего союзными войсками. Эти доводы не убедили меня. Вопрос об уважении или о почестях, которые следовало оказать мне, имел в данном случае самое второстепенное значение. Как один из двух командиров соединений, десантировавшихся в Нормандии до начала вторжения, я был обязан и имел право почтить память мужественных людей, которые отдали свои жизни в тех тяжелых боях.

Я рад, что решил действовать по-своему. Рано утром мы отправились из Парижа в бывший район высадки и в сумерках подъехали к Сент-Мэр-Эглизу — городку, который был захвачен моими парашютистами на рассвете в день вторжения. Я заявил сопровождавшему меня французскому эскорту, что мне хотелось бы отправиться за несколько километров на запад от города и попытаться найти то место, где я развернул свой первый командный пункт. У меня было мало надежды найти это место: ведь иногда очень трудно вспомнить, как выглядит местность, которую вы видели только в разгар боя. Но каким-то чудом мы вышли на маленькую просеку, и я сразу узнал ее. В конце этой просеки находились закрытые ворота и небольшое пастбище, окруженное живой изгородью. Заглянув через изгородь на пастбище, я мысленно перенесся в ночь накануне дня вторжения. Я открыл, ворота и вошел, чувствуя, как охватывают меня волнующие воспоминания, столь естественные для старого солдата на полях былых сражений. И честное слово, ко мне вдруг стали подходить коровы. Они остановились метрах в двух и лукаво поглядывали на меня, словно спрашивая: «Ну, где же ты пропадал все эти годы?» Миссис Риджуэй легко следовала за мной по просеке на своих высоких каблучках, и я рассказал ей, с каким чувством отнесся я тогда к этим коровам, ибо их присутствие здесь в ту ночь, восемь лет назад, означало, что поле не заминировано. Пока мы разговаривали, к нам подошел старый фермер, владелец этого участка. И вот мы уже вместе стали вспоминать о том, как на его ферме, превращенной нами в пункт медицинской помощи, наши парашютисты-медики перевязывали раненых.

Первое известие о том, что на пост начальника штаба армии США намечается моя кандидатура, я получил от своего друга Омара Брэдли. Он предложил мне, если у меня есть веские соображения за или против, передать через него свои пожелания. Если бы я захотел остаться на посту верховного главнокомандующего в Европе, эта просьба, несомненно, была бы удовлетворена. Но если бы я пожелал принять пост начальника штаба, Брэдли передал бы мое мнение вышестоящим властям и они приняли бы окончательное решение.

Я, разумеется, много размышлял над этим предложением, посоветовался со своей женой. Мы проанализировали его со всех точек зрения и пришли к заключению, что, если этот пост будет предложен мне, его следует принять.

У меня было несколько важных причин для такого решения, начиная с чисто профессиональных. Назначение на этот пост — высшая честь для армейского офицера. Кроме того, имелись и чисто личные соображения. Мы с Пенни понимали, что в недалеком будущем мне придется проститься с военной карьерой. Через два года, в течение которых, вероятно, продолжалась бы моя служба в качестве начальника штаба, мне исполнится 60 лет, и я смогу уйти в отставку. Мы оба согласуясь, что нельзя игнорировать арифметику лет.

После ухода в отставку я хотел подвизаться в новой области, на каком-нибудь многообещающем гражданском поприще — до тех пор, Пока я здоров. Хотя никто из нас не знал, когда именно окончится моя служба (это зависело в конечном счете ют моих военных и гражданских начальников), мы оба твердо решили, что, достигнув предельного возраста, дающего право на выход в отставку, я не останусь на службе. Чтобы ни случилось, кроме войны, я уйду в отставку в возрасте 60 лет.