Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

При подлете к Данцигу Пантелей Афанасьевич услышал в шлемофоне взволнованный голос воздушного стрелка:

— Товарищ командир, горим. Горит левый средний дизель!

— Без паники!

Действительно, язычки пламени пробивались сквозь капот двигателя на левом крыле. «Вот тебе не опасные в пожарном отношении двигатели!..»

— Принять все меры к тушению пожара… — приказал он.

Путивцев повел самолет на снижение. На высоте трех тысяч метров облачность была все такой же непробиваемой, беспросветной. Плотность облаков здесь была значительно выше. Многотонную машину стало сильно швырять. Она плохо слушалась рулей. Вокруг крыльев и стабилизатора зашумели, засвистели воздушные потоки. «Несимметричное обтекание воздуха», — машинально отметил про себя Пантелей Афанасьевич и тут же услышал голос штурмана:

— Командир, мы падаем!

— Вижу!..

Но не в таких переделках бывал Путивцев, не из таких положений выводил самолет. Недаром Чкалов называл его «мастером штопорных дел». Пантелей Афанасьевич выровнял машину и повел ее с набором высоты.

«А штурман — молодец! Спокойно так, как на учении: «Командир, мы падаем!..» Не ошибся я, значит… Не труслив».

С набором высоты температура резко падала. Иней стал затушевывать стекла кабины. И тут послышались перебои в крайнем левом дизеле.

«Этого еще не хватало». Из левого дизеля заструился дымок, показалось пламя. Путивцев выключил второй двигатель. Дым рассеялся. Пламя исчезло.

Теперь машина натужно гудела двумя моторами. И оба они были на правом крыле. Самолет разворачивало — управлять им стало неимоверно трудно. Скорость упала до ста шестидесяти километров в час. Путивцев знал, что сейчас весь экипаж ждет его решения. Возвращаться и бомбить запасную цель или идти на Берлин дальше?

— Идем на основную цель, — сказал как можно спокойнее комбриг.

Еще когда он был на командных должностях, Пантелей Афанасьевич привык к тому, что его подчиненные должны были знать столько или почти столько, сколько знает он, командир. Они должны понимать его. Не слепо выполнять приказ, а понимать!

— Идем на основную цель, — повторил он. — Попробуем извлечь из нашего положения пользу. Немецкие зенитчики знают, что крейсерская скорость «ТБ-7» — триста километров, а мы идем сейчас со скоростью сто шестьдесят. Фашисты будут вести огонь с поправкой на триста километров, а мы тем временем… сами понимаете…

Неожиданно яркий лунный свет ударил в глаза.

— Вправо восемь, — сказал повеселевший штурман.

— Не много ли?

— В самую точку, командир. В облаках немного сбились, теперь выходим на правильный курс.

Через какое-то время штурман радостно доложил:

— Поймал Берлинскую широковещательную радиостанцию!

Волнение штурмана передалось Пантелею Афанасьевичу.

— Переключи-ка на меня радиополукомпас!.. — скомандовал он.

Берлин передавал сводку погоды.

«Точно, это она. Температура в Берлине двадцать один градус…»

— Но мы сейчас им подбавим жару!

Кажется, это был голос бортинженера. Путивцев еще не научился различать своих подчиненных по голосам.

Облачность заметно стала рассеиваться. Впереди уже светилось и с каждой минутой ширилось желтое пятно. Самолеты Преображенского, которые шли первыми, отбомбились. Первые машины 81-й авиадивизии тоже сбросили бомбы, в том числе зажигательные, — город был освещен заревом пожаров.

Самолет Путивцева попал в перекрестие прожекторов. Тотчас же справа и слева по курсу стали вспыхивать шапки разрывов зенитных снарядов. Недолет, недолет, еще недолет…

— Командир, цель!

— Давай!

Машину резко подбросило. Пять тонн бомб, зловеще завывая, устремились вниз. Под ними был артиллерийский завод. Огромный взрыв озарил все вокруг, заглушив на миг лай зениток.

«Теперь надо уходить. Собрать все нервы в узел и уходить…»

В обратный путь облегченная машина шла несколько веселее.

Летчики, моряки, водители автомобилей знают, что путь домой всегда короче.

На аэродроме их ждали с нетерпением.

— Ну как?

— Все в порядке!

— Дали Гитлеру прикурить! — Точно, тогда это был голос бортинженера.

— Кто уже вернулся? — спросил Путивцев механика.

— Дело плохо, товарищ комбриг.

На самолете Егорова при взлете отказали сразу два дизеля. Самолет разбился. Тут же, около аэродрома. У Курбана в полете тоже останавливались дизели. Но, слава богу, Курбан вернулся. До аэродрома, правда, не дотянули. Сейчас звонили из Красного Села — там сели. Еще прилетели майор Лисачев и капитан Асямов… А остальных пока нету. Либо сели где-нибудь, как Курбан, не дотянув до своих аэродромов, либо… Топливо-то у всех кончилось.

Позже Путивцев узнал о трагической участи семи экипажей, не вернувшихся в ту ночь с задания.

Самолет Панфилова сбился с курса на обратном пути и был подожжен зенитной артиллерией над Финляндией. «Молодец у меня штурман», — уже в который раз отметил про себя Путивцев.

Михаил Васильевич Водопьянов, командир авиадивизии, в ту ночь тоже не вернулся на свой аэродром. У него не хватило горючего, и он посадил бомбардировщик по ту сторону фронта, не долетев до Пушкино двести километров. Но какова была радость, когда все члены экипажа во главе с командиром через несколько дней, усталые и перемазанные грязью, появились вдруг на своем аэродроме. Они шли все эти дни по лесам и болотам, хоронясь от врага, а иногда и вступая с ним в схватку.

Но самой трагической, пожалуй, была судьба у экипажа Тягунина. Еще на вылете, когда самолет миновал последний пункт береговой обороны, бомбардировщик неожиданно обстреляли свои. В воздух поднялись наши истребители «И-16» и атаковали. Штурман экипажа дважды давал сигнальные ракеты: «Я — свой». Потом бомбардировщик дал предупредительный залп из всех своих стволов — будто огненная светящаяся метель мазнула по небу. И тут зенитный снаряд угодил в бомбардировщик и отбил ему крыло…

Говорили, что среди сигнальщиков оказался предатель, который намеренно не оповестил части ПВО о том, что наши самолеты могут в это время появиться над их районом.

Вскоре личный состав авиации дальнего действия был ознакомлен с приказом Верховного Главнокомандующего. В приказе отмечались мужество и самоотверженность экипажей, летавших на Берлин. Но особое внимание заострялось на недостатках: командование 81-й авиадивизии слабо руководило организацией полета. Маршруты следования были плохо увязаны со службой ВНОС и ПВО. Летно-технический состав недостаточно освоил новую материальную часть.

Начальник штаба дивизии полковник Ляшенко освобождался от занимаемой должности. Командир дивизии Водопьянов получил благодарность за лично проявленное мужество, но от командования дивизией тоже отстранялся. Вместо него был назначен Голованов.