Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

— Как — какая? — не понял Алексей.

— Ну какая она: умная, веселая, добрая, злая, ревнивая? Какая?

— А тебе зачем?

— Хочу знать, за что ее полюбил Михаил.

— Ксеня красивая, — ответил Алексей.

— А я разве не красивая?

— Ты тоже красивая. Очень! — добавил Алексей и продолжал: — Еще Ксеня добрая и верная.

— А меня ты считаешь ветреной, да?

— Как тебе сказать? — замялся Алексей.

— Да, да! Я знаю, ты считаешь меня легкомысленной, ветреной. Я такая и есть. Но почему я такая? Мне скучно, понимаешь? Скучно-о, — нараспев повторила она. — Но мне кажется, что я тоже могла бы быть верной.

— Так что же тебе мешает?

— Ничего не мешает. Но зачем быть верной?

— Как — зачем?

Алексей начинал злиться на себя и немного на Ларису. Находчивый, словоохотливый с другими женщинами, в разговоре с ней он как бы глупел. Несуразные вопросы, несуразные ответы.

— Да, зачем? И кому нужна моя верность? — продолжала Лариса.

— Ну хотя бы Ананьину…

Но Лариса будто не слышала этой фразы.

— Я однолюбка, Алеша. Вот сколько лет прошло, а люблю одного. В юности этого еще не понимала. Думала, другой будет! А теперь вижу — нет! Не будет! А раз нет и не будет, то пропади все пропадом…

Ни он, ни она не упоминали имени Михаила, но и он и она думали о нем.

— Ксеня, конечно, красивая. Но как бы тебе сказать, Алеша? Есть такое выражение: «баба с перцем». Так вот она — не «баба с перцем».

— Ну, это ты из ревности! — не согласился Алексей.

— Вот уж нет! — искренне воскликнула Лариса.

— Ну, а ты «баба с перцем»? — спросил Алексей.

— А ты как думаешь? — Лариса повернула голову, и Алексей увидел свое отражение в ее зеленых глазах.

— М-да, — неопределенно сказал он.

В это время раздался гудок парохода. Пора было собираться.

Солнце село, но зной по-прежнему держался в воздухе. О металлические поручни сходней можно было обжечь руки.

После ужина они вышли на палубу. Уже было совсем темно, только справа на далеком берегу лежал мелкий бисер огоньков.

В нагретых за день каютах было очень душно. Пассажиры стали вытаскивать матрацы на палубу.

— Давай и мы спать на палубе? — предложила Лариса.

Они тоже вытащили матрацы на палубу, но одеяла и простыни взять им не разрешили.

— Ничего, у меня есть свое одеяло, — сказала Лариса.

— Будем спать под одним одеялом?

— А ты что, боишься?

— Нет, я не боюсь! — Алексей стал снова злиться на себя.

Устроились неподалеку от капитанского мостика на свободном месте.

— Я сейчас.

Лариса ушла. Вернулась она в легком халатике.

Алексей лег, как был, в брюках.

— Ты не храпишь? — насмешливо спросила Лариса и, не дожидаясь ответа, сказала: — Ой, как спать хочется…

Лариса вскоре затихла, а Алексей не мог заснуть. Во сне Лариса придвинулась к нему «под бочок».

«Что она, действительно спит? Или играет? — с некоторым раздражением думал Алексей. — А волосы у всех женщин пахнут одинаково…» Алексей вспомнил Нину. Ему захотелось встать и уйти. Но он не сделал этого — лежал на онемевшем боку, сдерживая дыхание, чтобы не разбудить Ларису.

Тяжелый сон пришел лишь под утро. Уже начинало светать, а ему казалось, что он только уснул.

— Вставай, соня!

Алексей открыл глаза. Лариса склонилась над ним, уже одетая в платье.

Алексей поднялся. Глянул на море, на солнце. Все было в нестерпимо ярких блестках.

— У тебя есть другие брюки? — услышал он голос Ларисы, все еще не совсем проснувшись. — Если нет, давай я поглажу эти.

— Есть у меня другие брюки, — угрюмо сказал он.

Керченский пролив прошли ночью. Шли по Азовскому морю. За кормой тянулся вспененный белый след. От бутылочно-зеленой воды веяло прохладой. Мелководное Азовское море быстро нагревалось и быстро остывало.

Лариса стояла рядом. Непривычно молчаливая, покорная.

— Алеша… — наконец сказала она.

— Ну чего тебе?

Она не отвечала, он обернулся к ней.

— Спасибо тебе за все, — сказала Лариса.

— За что?

— За все! — И поцеловала его в щеку.

В тот год в Приазовье до конца октября стояли ясные теплые дни. Но первого ноября ночью резко похолодало, и утро было зябким. Море еще не совсем остыло, над водой курился легкий туман, сквозь который на горизонте продирался тусклый диск осеннего солнца.

Лучи его едва пробивали белесую пелену и бледно-желтым цветом окрашивали обрывистые берега.

«Буревестник» был готов к выходу в море. Топливные баки залили горючим еще с вечера. Каюту, где должны были разместиться гости, чисто вымыли. Палуба тоже была тщательно надраена. Свежая, еще не потускневшая краска «Буревестника» подчеркивала его красивые линии.

Над водой застыла невообразимая тишина, и каждый звук — человеческие шаги, упавший гаечный ключ, слово — разносился далеко окрест.

Молодой моторист, белобрысый парень Петька, недавно демобилизованный из флота, вытащил карманные именные часы, которыми очень гордился, и сказал со значением:

— Начальство не запаздывает, а задержи… — но тут осекся, увидев подъехавший автомобиль. — Гляньте, Николай Иванович!

Николай Иванович, пожилой, лет пятидесяти, угрюмый дядька, укладывал на корме запасной шкот. Распрямившись и глянув на косогор, где остановился автомобиль, не вынимая папиросы изо рта, он что-то невнятное процедил сквозь зубы: у него на этот день были другие планы.

По косогору, по натоптанной тропинке, которая вилась меж пожухлых, узловатых стеблей лебеды, спускались трое.

Первым, показывая дорогу, шел директор рыболовецкого хозяйства металлургического завода, свояк Путивцева, Захар Бандуристов. За ним — Всеволод Романович Спишевский, а потом — Михаил.

— Осторожней здесь по трапу! — предостерег Захар.

Спишевский поздоровался с рыбаками. Путивцев тоже протянул руку. Николая Ивановича он знал давно, а на Петьку глянул с любопытством — новенький.

— У тебя все в порядке? — спросил Бандуристов Николая Ивановича.

— В порядке. Будем отходить?

— Давай помаленьку.

— Петька! Отдай кормовой!

Спишевский и Путивцев по приглашению Захара спустились в каюту. Здесь на подвесных койках лежало свежее постельное белье, стол, покрытый новой клеенкой, намертво вделан в пол. Легкий запах краски издавали табуретки, тоже привинченные к полу.

— Прекрасное суденышко! — воскликнул Спишевский. — Очень уютно. Но давайте поднимемся на палубу! Подышим свежим воздухом.

Всеволод Романович был в отличном настроении. Он любил выезды на природу.

Все поднялись наверх. «Буревестник» как раз в это время миновал каменные ворота бухты. За кормой его стлался легкий, быстро тающий дымок.

— Захар Иванович! — обратился Спишевский к Бандуристову. Он держался с ним так, будто они знакомы сто лет. — Вы большой спец по рыбным делам. Но вчера ко мне на совещании подошел один, тоже знатный рыбак, и говорит: «Зачем так далеко от города забиваетесь? Лучше рыболовецкое хозяйство поставьте поближе, скажем, на Петрушиной…»