Георгий Свиридов - Победа достается нелегко

— Эх, скинуть бы мне годков двадцать, да оставить опыт и знания… Показал бы я себя! Наверняка был бы чемпионом Европы, а то и Олимпийских игр. Боксировал я прекрасно… Больше половины боев закончил нокаутом или явным преимуществом.

Бондарев увлекся воспоминаниями:

— Ты еще под стол пешком ходил, а меня на ринге цветами засыпали, на руках носили. Особенно после выхода кинофильма, где я снимался в главной роли. А какие девчонки!

Бондарев снова прошелся по комнате, но уже другой походкой, мягкой, кошачьей, потирая руки и самодовольно ухмыляясь.

— Помню, первый раз в Ташкент приехал лет пятнадцать назад. В той самой гостинице, где с тобой беседовал, слышу робкий стук. Открываю — мечта! Лет восемнадцати. Волосы черные, смоляные, в две косы на голове уложены, свежесть чуть загорелого лица оттеняют. А глазищи — синие-синие, до черноты, и лучистые, насквозь прожигают. Взглянешь раз и все позабудешь. В платье таком воздушном, из местного тонкого шелка. Думаю про себя, что она ошиблась, не в ту дверь постучала. Спрашиваю робко: «Вам кого?» А она смотрит на меня, ресницами длиннющими хлоп-хлоп и одними губами: «Вас…» Протягивает мне открытку, где я обнажен до пояса, волосы всклокочены, на руках перчатки боксерские, ну, в общем, кадр из фильма. И добавляет: «Автограф, пожалуйста!» Ну, думаю, была не была, приглашаю в номер, мол, в коридоре неудобно. Что ты думаешь, заходит с радостью. Разговорились. Она студентка второго курса, забыл какого института, не то политехнического, не то хореографического. На столе у меня фрукты, шампанское, шоколад. Включаю радио, двери на ключ и приглашаю танцевать. Идет. Обнимаю, а она, как струна, вздрагивает. Хочешь верь, хочешь не верь. Да, были автографы! — Бондарев, возбужденный приятными воспоминаниями, сел на койку рядом с Коржавиным и мечтательно произнес: — А у тебя все впереди. И слава и прочее… Поездки за границу, Олимпийские игры… Лондон, Париж, Нью-Йорк, Токио… Озаренный прожекторами ринг, орущая в темноте толпа, и судья поднимает твою руку: «Победил Коржавин!» А потом цветы, банкетный зал, улыбки женщин…

— Степан Григорьевич, вы до армии зубным врачом не работали? — спросил Руслан самым невинным тоном.

— Нет, — поспешно ответил Бондарев, не понимая, куда тот клонит. — При чем тут дантисты?

— При том, что вы большой мастер по этой части. Помните, как сказал поэт? — Руслан продекламировал: — «Заговариваю зубы, только слушать согласись!»

Тренер моментально перестроился, громко рассмеялся, как бы давая понять, что прощает шутку, и погрозил пальцем:

— Спрячь колючки, дикобраз. А не то придется перевоспитывать! — И, немного погодя, уже другим, деловым тоном добавил: — В общем-то, Руслан, я к тебе по делу зашел.

— Слушаю, Степан Григорьевич.

— Приятные вести. Первое. Как мне передали друзья, просмотровая комиссия Всесоюзного тренерского совета включила тебя кандидатом в состав сборной страны. Это уже кое-что значит. После вчерашней победы ты вышел в полуфинал, и фактически бронза за третье место у тебя в кармане. Уверен, что независимо от результата завтрашнего поединка — как-никак, а боксируешь с трехкратным чемпионом и призером Олимпийских игр Олегом Чокаревым, — президиум Федерации бокса утвердит предложение тренерского совета. Ты на сегодня самый молодой призер чемпионата, так сказать растущий и перспективный. Я рад за тебя и доволен, что оправдал мои надежды. Не зря старался.

— Спасибо, Степан Григорьевич, спасибо.

— Вот так-то, а ты не верил, когда я о заграничных поездках пророчил, даже назвал знахарем, который зубы заговаривает. Эх, молодо-зелено!

Руслан изобразил раскаянную улыбку, сложил ладони перед лицом своим и, закатив глаза, молитвенно прошептал:

— Пронеси, господи, гнев офицерский мимо солдата грешного.

— Ладно, ладно, не болтайся, как сопля на проволоке. — Бондарев немного помолчал и добавил серьезно: — Конечно, дела у тебя, прямо скажу, не больно веселые. Тут уж ничего не попишешь! Жеребьевка! Еще в первый день состязаний было известно. Мой совет, вот так соберись. — Степан Григорьевич сжал кулак и потряс им. — Выходи, как на подвиг. Не скаль зубы, победить Олега Чокарева — это подвиг. Спортивный подвиг! А если не хватит пороху, так на своей шкуре прочувствуешь, что значит боксировать с мастером международного класса. Думаешь, нам легче доставались медали?

И Степан Григорьевич снова ударился в воспоминания, начал рассказывать Руслану о том, как ему в молодости пришлось боксировать с самим Виктором Михайловым, королем нокаутов («Да, да, с тем самым, который вчера судил твой поединок!»), и как Михайлов восемь раз посылал Бондарева на пол и тот восемь раз вставал и продолжал вести бой.

Коржавин знал эту историю почти наизусть — Бондарев не раз рассказывал ее, и сейчас она вызвала у Руслана лишь раздражение, ибо в голосе тренера звучало неприкрытое хвастовство.

— Вторая приятная весть. — Бондарев уселся поудобнее. — Наконец-то договорился о встрече с самим председателем райисполкома. Послезавтра вместе с начальником спортклуба заявимся на прием с документами и ходатайством. Будь уверен. Квартиру для члена сборной Советского Союза выбьем! Можешь считать, что ключ от однокомнатной квартиры лежит у меня в кармане…

Сегодня вечером Руслан не боксировал, был свободным, и он вместе с Бондаревым побывал дома у матери. Люсиновский переулок произвел на Руслана удручающее впечатление. После роскошных улиц новых районов, расположенных на окраине Москвы, после шумного Садового кольца, высоких многоэтажных зданий родное Замоскворечье, особенно начало Люсиновского переулка, показалось частью захудалого провинциального городка. Невысокие, в основном одноэтажные, деревянные дома, многим из них давно перевалило за сотню лет. Одинокая кирпичная шестиэтажная громада, торчащая, как айсберг, лишь подчеркивала убогость и ветхость домов и домишек.

Руслан с щемящей болью смотрел на родной переулок. Не верилось, что он находится почти в самом центре столицы. Было непонятно, почему, застраивая окраины, создавая новые жилые массивы, обошли стороной Замоскворечье, оставив почти без изменения дряхлые купеческие особняки и кривые переулки.

Дверь открыл сосед Волков, лысый, небритый, в поношенной фланелевой рубахе. От него дурно пахло водкой, луком и селедкой. Волков театрально развел руки. На обрюзгшем лице появилась гримаса, похожая на улыбку.

— Милости просим, дорогой Руслан Сергеевич! — И, повернувшись, вдруг закричал в глубь полутемного коридора: — Варвара, с тебя причитается! Встречай наследника!

Мать выглянула из своей комнаты, радостно вскрикнула и, вытирая о передник руки, поспешила к Руслану.