Митко Яворски - Люди переменились

Все было кончено… Начинало светать.

Он поднял с земли фонарь и, ковыляя, направился в тюрьму. У входа его встретил директор и, проходя мимо, сказал:

— Молодец!

Митю Христов, глядя ему вслед, подумал раздраженно: «Когда замазал окна, чтобы они не глядели на волю, не сказал «молодец»…

И он застучал костылем по плитам коридора, в который еще не проник рассвет.

В этот весенний вечер на узкой деревенской улице пахло свежей травой. В наступавших сумерках исчезали дома с садами и дворами. Царила необычайная тишина, исполненная ожидания. Двор Караколювцев, куда — в который раз — направлялся Бияз, был пуст и безмолвен. Он был у Вагрилы всего два дня назад, но сейчас его опять тянуло побеседовать с ней. От этого как-то легче ему становилось. Он шел медленно, сутулясь, как пахарь за плугом.

— Трифон! — услышал он оклик и остановился не оборачиваясь.

Его нагнал почтальон.

— Ты в верхний конец?

— Да.

— Тогда занеси Петковице это письмо!

Бияз взял конверт, адресованный Вагриле, и пошел дальше.

К Вагриле он входил запросто, как к себе домой, не оповещая с улицы о своем приходе. Собака его знала и хотя не ласкалась к нему, как к хозяевам, но и не лаяла на него.

— Добрый вечер, — сказал Бияз входя во двор.

Вагрила доставала воду из колодца.

— Ну как, — спросил он, — узнала что-нибудь?

— Была в Кормянском. Там отряд два дня простоял, да я его не застала.

— Ишь ты! Стало быть, уже села стали занимать! А наши с ними были?

— Я же тебе сказала, что уже не застала никого. Да, наверное, они скоро и к нам заявятся, как я погляжу.

— Когда это еще будет! А я больше не могу так ждать. Словно камень на сердце. Повинюсь, а там пусть что хотят со мной делают. А так больше невмоготу.

— Найдем их и скажешь им все.

— Этого мало, надо чтобы меня наказали. Сколько мне еще ждать, да ночей не спать?.. — и спохватился: — Ах, да, почтальон письмо просил передать.

— Это не от Гергана, — сказала Вагрила, рассматривая незнакомый кривой почерк. Она распечатала письмо.

«Мама, сегодня мне заклепали кандалы…»

Вагрила ничего не поняла, но материнское чутье подсказало, о чем ее извещает Герган.

— Вот и конец! — громко и раздельно произнесла Вагрила. Она не заплакала, и Бияз не понял ее. Он медленно, как и пришел, опустив голову на грудь направился к калитке.

Рано утром Вагрила уже была в тюрьме, за высокими железными воротами.

— Хочу видеть сына, — сказала она, когда ее провели к директору.

— Знаете, в какой он камере?

— Он уже не в камере.

Директор поглядел на ее черный платок.

— Ага! — сообразил он. — Одну минуту, я сейчас проверю.

Он развернул толстую книгу и стал листать ее.

— Он еще ребенок был, безусый еще, — пояснила Вагрила.

— У нас здесь списки по именам, а не по приметам.

— Герган его имя, — проговорила она, и слезы впервые за все это время выступили у нее на глазах.

— Возраст?

— В ноябре восемнадцать исполнилось.

— Вы не можете его видеть.

— Почему?! — она наклонилась вперед и оперлась на стол, впилась взглядом в директора.

Тот откинулся и сказал:

— Он похоронен. Такой порядок.

— Кабы он только успел надеть рубаху, — прошептала она и, пошатываясь, медленно пошла к двери. Ее щеки, изрезанные преждевременными морщинами, подергивались. Она вышла в коридор и направилась к выходу. Навстречу ей шел калека, стуча костылем, Вагрила шла серединой коридора, не желай уступать дорогу.

— Высох ты совсем, Митю, — сказала Вагрила, узнав его.

Митю Христов закусил губу и уступил ей дорогу. Она прошла.

— У меня что-то для тебя есть, — сказал он ей в спину. Вагрила остановилась.

— Вот, возьми, — с этими словами он накинул ей на плечо рубашку, которую она прислала Гергану.

— Нашел у него в камере развернутой… Мне чужого не надо.

«Герган собирался ее надеть, да не успел», — подумала Вагрила. Она задыхалась в мрачном коридоре. Ей не терпелось выйти на свежий воздух, на солнечный свет.

— Не все ли равно, я или кто другой? — спросил Митю Христов, ковыляя за ней.

Вагрила молча шла к выходу, с белеющей на плече рубахой.

— Все едино, — ответил он сам себе. Он чувствовал, что эта женщина приобретает над ним какую-то власть, от которой он уже никогда не избавится, и в нем росло озлобление против нее. Особенно злило ее молчание.

— Не все ли равно, я или другой? — повторял он. Она не отвечая шла к выходу. Охваченный яростью, он догнал ее, рванул за плечо, поворачивая к себе, и схватил за горло, но у него не нашлось силы, чтобы сдавить его. Митю уронил руки.

— Почему ты даже не укорила меня? — крикнул он вслед Вагриле.

Она уже вышла на улицу и удалялась быстрыми шагами.

— Всю жизнь у меня на душе это будет камнем лежать! — пробормотал Митю Христов. Ему хотелось убить ее, но вместо этого, он смотрел ей вслед, пока она не скрылась из вида.

Вагрила шла не глядя по сторонам. Она шла по улицам, затем по шоссе и только когда вышла на Вран, огляделась. Перед ней лежало родное село.

Дойдя до первых дворов, она услышала звуки музыки, летевшие к ней птичьей стаей, и увидела впереди толпу празднично одетых людей.

— Что же такое сегодня? — подумала она, оглядывая фруктовые деревья в цвету и вдруг вспомнила, что сегодня — пасха. Она мысленно упрекнула себя за то, что забыла о празднике. После суда над Герганом она избегала людей, но теперь шла к ним твердым шагом, подняв голову, как в коридоре тюрьмы. Ее заметили. Умолк барабан, замолчала труба Анко. Хоро рассыпалось как разноцветный букет. Все расступились, давая ей дорогу, Вагрилу смутили устремленные на нее взгляды, она ускорила шаги…

Тихо открыла калитку. Ей показалось, будто ворот на колодце заскрипел и она пошла к нему, чтобы обмыть утомленные длинной дорогой ноги. Разулась и наклонилась над колодцем, рубаха Гергана соскользнула с ее плеча и полетела в сруб…

«Для чего я еще живу, — подумала она. — Все люди живут для кого-то, а я… только мешаю другим, танцевать, веселиться…»

Железная щеколда на калитке щелкнула и послышались чьи-то шаги. Она обернулась. К ней подходил человек с ружьем. Она села на сруб в полном безразличии… Пусть он скажет ей, что ему надо, а потом она сделает то, что решила.

— Добрый вечер, тетя Вагрила.

— Кто ты такой? — спросила не глядя на подошедшего человека Вагрила, сожалея, что она еще не находится на дне колодца.

— Не узнаешь, что ли? Это я — Мишо Бочваров.

— Зачем пришел?

— Тетя Вагрила, прошу тебя как родную мать, не гони меня!

— У вас есть ружья, вы сильные. А я слабая, во мне души не осталось, на что я вам нужна?

— Не гони меня! — повторил свое Мишо, бросив ружье, и умоляюще протянув к ней руки. Вагрила тяжело вздохнула и встала.