Василий Кучер - Плещут холодные волны. Роман

- Сестра я, Катря, - сказала девушка и легонько поклонилась.

- Мне Павло говорил о вас. Вы на врача учились, по его следам хотите идти, - сказал Крайнюк.

- Это правда, что его нет в живых? Как все это произошло?

Офицеры молчали, опустив головы.

И девушка вскрикнула:

- Ой, мама, моряки пришли! От нашего Павла…

За хатой кто-то громко ойкнул, потом упал высокий табурет, и во двор вышла пожилая женщина, вся в белой глине, с кистью в руках, которой только что белила хату. Она была как две капли воды похожа на флотского врача Заброду. Особенно напоминал Павла широкий разлет густых ее бровей, крутой подбородок и высокий открытый лоб. Мать. Даже если бы не сказали, Крайнюк сразу же догадался, что это мать Павла.

- Добрый день, - тихо сказала она, вытирая фартуком руки.

Моряки вытянулись перед ней, козырнули, и Крайнюк чуть-чуть поклонился.

- Кто же вы будете, начальники, и зачем к нам пришли? - сдержанно спросила она. - Простите, что так вас принимаем, на пепелище. Да ведь ничего еще не успели. Еле детей приютили. Матери в поле, а дети возле меня, в яслях, как и до войны было. Хотя разве так было до войны! И не вспоминайте…

- Мы близкие друзья вашего Павла, мать, - сказал Крайнюк.

- Не стало моего сыночка… - горько вздохнула Домка.

- Вы не отчаивайтесь. Мы разыщем вашего Павла. Еще есть надежда, - пробовал успокоить ее Крайнюк.

Но она пошатнулась, всплеснула руками и запричитала:

- Ой, нет нашего Павлика и не будет! И бедного Ивана нет. И самый младшенький, Миколка, без вести пропал. И дочек в неволю угнали. Сироты мы теперь, сироты. А обещал ведь на Петра и Павла в гости приехать. Обещал не забывать мать. Я глаза выплакала, его дожидаясь.

- Не плачьте, мама, - глухо сказал Крайнюк, - еще всяко может быть.

- Ой, где же тут всяко, сыночки милые, если и похоронная пришла… - Она рванула на шее кофточку и выхватила завернутые в платок бумаги, которые, вероятно, носила на груди, протянула Крайнюку, словно подала обжигающий руки дубовый уголек, жалобно приговаривая: - Так вот эта одна про Павла, а вторая про Иваночка родненького. А уж третья про Миколку бедненького. И про всех одинаково. И обо всех в один день. Как гром средь бела дня. Смертью героя. Ох, люди мои, люди! Ой, доченьки мои дорогие!

- Мама! Слышите, мама? - взяла ее под руку Катря. - Пойдемте, я вам что-то скажу. Пойдемте в хату. Вон уж и дети на вас смотрят, мама.

- Дети? Ох да, доченька, смотрят. Дети, - еле слышно проговорила Домка и покорно ушла за дочерью в хату.

Моряки внимательно рассматривали все три похоронные, уже так залитые слезами и потертые в руках, что некоторые слова невозможно было разобрать.

- Я впервые такие вижу, - вздохнул Мишко.

- Еще насмотришься. По всей стране они теперь летают. А конца войне еще и не видно, - глухо бросил Крайнюк, жадно затянувшись папиросой.

Дети уже не пели и не приплясывали, а молча исподлобья посматривали на моряков.

- Что же будем дальше делать? - спросил Мишко.

- Надо денег им оставить. Все, что у нас есть, - сказал Крайнюк, показывая глазами на хату, в которой жила мать Павла.

- Порядок. Вот это дело! - обрадовался Мишко.

Крайнюк вынул деньги и, подавая их Мишку, сказал:

- Тут три тысячи. За книгу получил. Приложи к своим и вручишь, когда я скажу. А больше ничего не говори. Я сам все скажу.

- Красота! - кивнул головой Мишко. - Пусть теперь пехота подтягивается. Пусть знает, что моряки прошли…

Вышла Катря, стала извиняться:

- Вы простите, уважаемые товарищи, но я ничего с мамой не могу поделать. Если б хоть этих бумаг не присылали. Все бы какая-нибудь надежда оставалась… А так… Пойдемте в дом, я молоком вас угощу. Простите, что так черно вокруг… Война…

Хата пропахла гарью, но в ней было чисто и уютно. Вдоль стен стояли деревянные топчаны, перегороженные легкими решетками, за которыми, вероятно, спали теперь дети на чистых дерюжках и белых подушечках. Домка с Катрей жили в темной каморке, отдав под детские ясли весь дом.

Мать сидела у стола и молча смотрела, как моряки пили молоко из больших кружек. Когда выпили и поблагодарили, Домка тихо, словно думая о чем-то своем, уже без слез спросила:

- А скажите, ребятки, каким он там, на войне, был, мой Павлик?!

- О! Если бы все врачи такими были, как он, и горя мало, - сказал Крайнюк. - Его у нас называли горным орлом. Операции такие делал в землянке, какие не всякий профессор в больнице сделает. Он, мать, и мне жизнь спас. Вот эта рука мне смерть несла, а он нашел меня посреди мертвого поля и спас.

- Пошли тебе бог доброго здоровья.

- Да разве только мне? Сотни матросов его вовек не забудут.

- А кто у него остался? - спросила Домка. - Может, девушка или жена?

- Девушка, мать, - сказал Крайнюк.

- В Севастополе?

- Да.

- Ох, бедная моя головушка! Почему же вы ее не вывезли?

- Не могли. Она в подполье осталась.

- Боже мой милостивый, - склонилась к столу Домка. - А мне и не признался… Побудьте у меня немного. Погостите. Дайте хоть насмотреться на вас да наговориться. Может, полегчает мне, детки милые…

- Нельзя, мать. У нас приказ, - не выдержал Мишко и вступил в разговор.

Тогда уж и Крайнюк прибавил:

- Командование нашей части выдало вам единовременную помощь деньгами. Примите, мама, этот скромный дар. Все матросы и командиры нашей части низко кланяются вам и от всего сердца благодарят за такого славного сына, каким был Павло. Спасибо, мать.

Крайнюк, говоря эти слова, стоял смирно, словно отдавал рапорт, а Мишко выхватил из кармана деньги и положил на стол.

- Ой, что вы, деточки? - замахала руками мать. - Чтоб я деньги брала? Ни за что на свете. И не думайте, и не уговаривайте. Я бы еще и свое все отдала, только бы он жив остался, мой Павлусь…

- Нам полковник приказал. Мы должны выполнить его приказ, - твердо сказал Крайнюк.

- Полковник? - удивилась Домка. - Приказал?

- Так точно, - прищелкнул каблуками Мишко.

Домка ниже склонила голову, горько вздохнула и ничего больше не сказала.

Она проводила их до ворот и, обняв каждого, как сына, крепко поцеловала. И украдкой перекрестила вслед, когда двинулись они в путь. И долго стояла и смотрела, пока не растаяли среди поля в горячей дымке.

Катря еле оторвала мать от ворот, отправила белить хату, чтобы хоть в работе немного забылось горе.

Моряки вскочили на попутную машину, которая шла с фронта за снарядами, и скоро очутились на разбитой станции. А к вечеру втиснулись в эшелон, спешивший с артиллерийским полком к Ростову-на-Дону.

Бойчак шепнул артиллеристам, кто он такой, этот безрукий капитан 3 ранга, и все сразу потеснились. Адъютант расстелил в теплушке плащ-палатку, сам сел возле Крайнюка на чемодане и задремал.

Адмирал, приняв Крайнюка и выслушав все о Москве, тоже намекнул о будущих тяжелых боях, которые скоро должны были начаться. Фашисты рвались теперь на Кавказ, к бакинской нефти.