Василий Кучер - Плещут холодные волны. Роман

Газета, в которой работал Крайнюк, уезжала на фронт, но Крайнюка не взяли с собой. Он с болью переживал свое одиночество. Город сразу опустел и притих. Из него выехали последние интендантские тылы бригады Горпищенко, и теперь у Крайнюка не осталось в городе знакомых. Грустно было на душе и одиноко, но писатель крепился и по-прежнему усердно работал над новыми главами романа. Скоро его настроение улучшилось. Московский журнал напечатал первую часть, появились хорошие отзывы. А немного погодя пришло долгожданное письмо от жены. Наталка была жива, она все время разыскивала мужа. А тут недавно услыхала по радио отрывки из его нового романа и написала в радиокомитет в Москву. Оттуда прислали адрес. Какое счастье, что они снова нашли друг друга! Все, кажется, шло к лучшему.

Павло не помнит, сколько времени он так лежал, неподвижный, словно мертвец. Может, час, может, пять, а может, и целую вечность качался на свежей волне, перекатываясь по дну шлюпки, как гнилое бревно. Сквозь дремотный и болезненный сон, который перемешивался с забытьем, пробивалась мысль, что он уже никогда не проснется и ему здесь настанет конец. А так хотелось в последний раз посмотреть на небо, на ясный горизонт, где виднелась земля. Но он не мог ни открыть глаз, ни приподняться хотя бы на локте. Значит, все. Вот и пришла твоя пора. Отдавай, брат, концы: там тебя давно ждут Фрол Каблуков, Алексей Званцев, Прокоп Журба. Их судьбы тебе не избежать.

Мысль эта даже не потрясла его, не рванулась криком из груди, а проплыла как-то равнодушно, словно волна, что плеснула за кормой. И следа не осталось. Только звон пошел в голове, заглушив все на свете. Сердце забилось на миг, как птица в силках, и затихло.

И вдруг среди этой мелодии ночи сквозь тяжелый сон и забытье Павло услыхал какой-то говор, встревоженные человеческие голоса. Его слегка толкали и словно куда-то тянули. Медленно раскрыл глаза и уже не сомкнул их больше. Рядом, над самой головой, высился борт незнакомого корабля, и на нем сияли большие бронзовые латинские буквы. Заброда до боли напряг зрение, прочел:

- «Анафарта».

Что это слово обозначает? Чей это корабль? Отвел глаза в сторону от названия корабля и увидел эмблему. Серебряный острый полумесяц. Так и есть. Это корабль Международного Красного Креста и Полумесяца. Значит, он действует, этот Красный Крест, хотя фашисты и растоптали его в первый же день войны. Значит, есть правда на земле. Павло долго смотрел на эмблему и название корабля, стараясь понять, в чем тут дело. Присмотревшись внимательнее, увидел, что никакого креста нет, а вместо него - большая звезда. Такая же блестящая и холодная, как и полумесяц.

На шлюпке суетятся какие-то люди, что-то спрашивают Павла, громко выкрикивая. Но что именно, он не понимает. До его сознания не доходит их язык. Люди осторожно берут его и переносят в другую шлюпку, которая стоит борт о борт с кораблем.

Павло понимает, что это матросы. Полосатые тельняшки ясно видны на груди. Один наклонился к Павлу совсем близко, ударил себя кулаком в грудь, крикнул:

- Турке! Турке!

Павло медленно раскрыл губы, еле проговорил:

- Россия! Русский я…

И со шлюпки на палубу корабля полетело громкое и и какое-то тревожное:

- Руске! Руске!

На палубу сбежались пассажиры и матросы, облепили бортовые поручни. Смотрят на странного путешественника, словно только что снятого с креста, со страхом поглядывают на берег, будто боятся чего-то. Берег совсем близко. Там играет радио, слышатся веселые голоса на пляже, где-то гудит автомобиль. И море бьется в белом прибое, шумит беспрестанно, несет к облакам свою вечную песнь. Там жизнь. Жизнь, а не смерть.

Матросы сняли Павла со шлюпки и, медленно и осторожно взбираясь по крутому трапу, подняли на палубу корабля. Пассажиры заговорили, заволновались, все теснее обступая со всех сторон носилки. Матросы, взявшись за руки, встали стеной, не пуская людей. Павла отнесли в каюту, где, вероятно, жил капитан корабля. Но и сюда, прорвав живую стену матросов, набилось полно народу. Сквозь толпу еле пробрался капитан - молодой черноусый загорелый моряк в белом кителе и мичманке, в старательно отутюженных брюках и начищенных до блеска башмаках. Он подошел к Павлу и на ломаном русском языке назвал себя. Павло, услыша родной язык, тихо спросил:

- Какое сегодня число?!

- Девятое августа, - ответил капитан.

Павлу Заброде стало не по себе от услышанных слов. Девятое августа… Превозмогая боль в груди, он проговорил:

- Третьего июля… Я вышел из Севастополя в море третьего июля. Третьего. И ничего не ел. Сколько это времени?

Говорил тихо и вяло, так, что капитан еле слышал его, даже наклонившись к самому лицу. А в каюте толпились пассажиры и матросы. Затаив дыхание они ждали, что наконец скажет им капитан, как переведет тихие и непонятные слова, которые с такой мукой выговаривает этот полуживой человек.

- Я ушел из Севастополя, чтоб не сдаться в плен. Я ушел на Кавказ, но силы скоро оставили меня, и я лег в дрейф. Я врач. Полевой хирург.

Капитан закивал головой и что-то крикнул вахтенному матросу. В то же мгновение возле Павла появился корабельный врач. Он пощупал пульс и дал Павлу небольшую рюмочку сладкого чая.

Павло пил его и весь дрожал, словно боялся, что сейчас войдет кто-нибудь и отнимет желанную душистую жидкость. Рюмочка была круглая, с выгравированными матовыми гроздьями винограда. Запомнил ее на всю жизнь. И сразу почувствовал, как тело словно встрепенулось, в нем снова проснулась жажда жизни. Жить! Только жить! Как тогда, в первые и самые трудные семь дней голодания в море.

Капитан корабля обратился к присутствующим с фразой, из которой Павло понял только три слова: Севастополь, рус, дойчланд. Павло притих, уставившись голодными глазами на людей, толпившихся в каюте. Турки. Один уже щелкает фотоаппаратом и что-то записывает. Среди пассажиров были преимущественно простые люди и женщины с детьми. Толпа вдруг качнулась и возбужденно загудела. Из глубины кто-то выкрикнул звонким голосом:

- Караман!

Этот крик подхватили матросы. И загудело вокруг:

- Караман! Караман!..

Павло потянулся к капитану и больше глазами, чем словами спросил:

- Что они кричат?

Капитан перевел это слово:

- Герой! - И, наклонившись еще ниже к Павлу, сдержанно прибавил: - Они говорят, что вы герой!

Желтые круги замелькали перед глазами Павла, и снова поплыл какой-то мутный жгучий туман. Павло тихо застонал. Его вдруг охватило чувство невыразимой жалости. Чужие люди, а не свои кричат, что он герой. И так захотелось быть в это мгновение среди своих, севастопольцев, где полковник Горпищенко, Мишко Бойчак, писатель Крайнюк и сотни родных, знакомых матросов, где везде, куда ни взглянешь, своя, родная огромная земля.