Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Дорога тянулась через густой хвойный лес. В глубокой и сырой, утоптанной, вероятно, бычьими копытами колее, сплетаясь по-змеиному, торчали из земли омытые дождем гладкие корни. Идти было трудно, особенно Юсэку. Тележка то и дело цеплялась за корни и пни, поэтому местами он нес ее на спине. Шли гуськом: Тыкчен впереди, Эсуги неизменно в середине. Несмотря на то что шли медленно, она часто останавливалась перевести дыхание. Юсэк не сводил с нее глаз, старался подбодрить. Становилось все темней и прохладней. Тыкчен своим небольшим ростом и упрямой походкой сейчас очень походил на Ира. Он шел, не оглядываясь и уверенно обходя препятствия. Под ногами, словно снег, хрустел сухой лишайник. Проходы между деревьями становились все уже, и Юсэку подчас приходилось протискивать коляску боком, а вскоре он и совсем вынужден был остановиться. Не зная, что делать, он с огорчением поглядел на коляску, потом на Эсуги. Пожалуй, впервые ему было так трудно бросить тачку рикши. Без нее разве смог бы он пройти столько ли с Эсуги?! И неизвестно, какие еще сюрпризы поджидали их в пути. Он готов был разобрать коляску и нести дальше. Но разве соберешь эту развалюху заново?

— Оставь ты ее, Юсэк, — сказала Эсуги, поняв причину его замешательства. — Ты видишь, что я обхожусь и без коляски. Я почему-то совсем не устала.

Юсэк видел, что она очень устала, знакомая грустная улыбка, не предвещавшая ничего хорошего, снова появилась на ее лице. Правда, теперь рядом шел Тыкчен, но можно ли на него рассчитывать?..

— Ну как же мы будем без коляски? Неужто нет других путей? — с отчаянием спросил он подошедшего Тыкчена.

— Да ты и в самом деле еще глупыш! — возмутился тот. — Сейчас это самый надежный путь. Тайга не обидит, не ограбит, наоборот, спрячет от злых людей. Так что бери-ка ты, парень, свою котомку — и пошли. А тележку брось: не для тайги она.

Юсэку ничего не оставалось другого, и он нехотя достал из коляски вещи.

Теперь шли быстрее, под ногами по-прежнему хрустел лишайник и изредка трещал, обламываясь, валежник. Высоко над головой, раскачиваясь и скрепя, о чем-то переговаривались великаны кедры. Эти звуки беспокоили Эсуги: ей казалось, что тайга затевает что-то недоброе.

— Почему у тебя дрожат руки? Тебе холодно? — заволновался Юсэк.

Юсэку тоже было не по себе, но его пугал не лес, беспокоил этот идущий впереди мужчина. Он утешал себя лишь тем, что в его котомке лежал пистолет, подаренный Иром.

Сквозь кроны деревьев едва проглядывало потемневшее вечернее небо. Оставаться на ночь здесь, в этой непролазной тайге, было так же неприятно, как и идти через нее. Однако нужно было выбираться отсюда, поэтому Юсэк и Эсуги покорно следовали за Тыкченом. К их радости, лес стал редеть — и вскоре они выбрались к крутому, размытому ливнями обрыву, на склоне которого лежали повергнутые бурей стволы сосен и кедров. Тут было чуть посветлей. Тыкчен объявил, что здесь они останутся на ночь. Ступив на ствол дерева, он стал обламывать ветки и кидать их в костер. Корчась в огне и судорожно вздрагивая, ветки издавали жалобные звуки. Эсуги было душно и без этого огня, поэтому она сидела поодаль от костра.

— Ты поближе к огню садись, — обратился к ней Юсэк. — Ночью знаешь как холодно.

— Далеко еще до границы? — тихо спросила она, ни к кому не обращаясь.

— Завтра до темноты выйдем к Уссури, — ответил Тыкчен.

— Неужели вы один ходили по этому пути? — Юсэк недоверчиво поглядел на Тыкчена.

— И не один раз…

— И всегда благополучно?

— Как видишь. Бояться здесь некого — людей нет. А зверя не тронешь — и он тебя обойдет.

Юсэк задумался. Странно, до сих пор он не остерегался хищных зверей, но с опаской обходил деревни. И с оглядкой, недоверчиво относился к этому человеку. Тыкчен наверняка успел обжечься на ком-то. Но откуда такое недоверие к людям появилось у него, Юсэка? Ведь до сих пор ему приходилось встречаться с людьми честными, добродушными… Конечно, попадались и откровенные негодяи, такие, как Санчир, Хэ Пхари и хунхузы… Но ведь их было гораздо меньше…

Юсэк мысленно поклялся впредь больше верить людям. Теперь он глядел на Тыкчена дружелюбно и виновато и, желая как-то понять его, сказал:

— Я заметил, что вы избегаете людей. Отчего вы их сторонитесь?

Было видно, что вопрос задел Тыкчена за живое. Он глянул испуганно и злобно.

— Вижу, что и ты не святой, — произнес он тихо, с оглядкой, хотя знал, что никто их не услышит. — Давно заметил, как ты меня опасаешься. И правильно делаешь: меня надо опасаться. Страшный я человек…

— Мы боимся не вас, а за вас, — попыталась пояснить Эсуги, пугливо прижимаясь к Юсэку. — Переживаем, что вы курите…

Тыкчен сидел молча, кусая губы.

— Тогда я еще не курил, — сказал он задумчиво. — Это я потом стал… потом, после того, что случилось.

— А что произошло? — спросила Эсуги.

— Я ведь измазан кровью. Оттого меня все пугаются. И вы тоже.

Блики огня заиграли на лице Тыкчена, и Эсуги вдруг показалось, что оно и вправду в крови. От испуга она прикрыла лицо руками и что-то тихо, почти про себя, пролепетала, очевидно, раскаивалась, что вынудила его на откровенность.

— Что вы мелете! — в ужасе прошептал Юсэк. — Вот до чего вас довела трубка…

Сказанное Тыкченом казалось чудовищным бредом.

— Вы видите, как корни цепляются за землю, не желая погибать? Видите? А я… я отрубил их, — произнес Тыкчен, не шевельнувшись.

— Вы наговариваете на себя! — взорвался Юсэк, вскакивая с места.

— Уймись, парень, — раздраженный Тыкчен обратил к нему холодное лицо. — Понятно — я мерзавец. Но раз в жизни могу сказать правду.

— Зачем вам нужно изливать душу перед чужими людьми? — Юсэк надеялся прекратить эти разговоры из-за Эсуги.

Тыкчен поднялся, поглядел в темноту, потом нехотя достал из мешка трубку, но тут же спрятал ее обратно и, опустившись на корточки к костру, стал подбрасывать в него хворостины.

— Гляжу я на вас, и от зависти меня воротит, — произнес он с дрожью в голосе. — Видать, и впрямь душа еще не совсем очерствела, коль бунтует. Вот и хочу потрясти ее перед вами, чтобы и вы не оступились так же, как я и моя жена Чани. Только не затыкайте мне рот. — Он снова поднялся, настороженно поглядел в темноту. — Вы, кажется, уже заметили, что я избегаю людей, — оборачиваясь к огню, вдруг начал он. — Но поверьте, с вами мне легко. Может быть, потому, что вы и есть тот самый не замутненный родничок, который исцеляет людей от разных недугов? А у меня жажда, и я хочу утолить ее, чтобы усмирить боль. Я знаю, мне не исцелиться, но глоток свежей водички хочу испить.

Тыкчен говорил тихо и медленно, с трудом воскрешая в памяти далекое прошлое.