Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Старик по-прежнему стоял на коленях и что-то бормотал, вскидывая к небу руки и голову. Соним же был подмят разбойниками. Глядя на все это, Юсэк пожалел о том, что нет сейчас храброго Бонсека, нет сильного Гирсу и Мансика. Уж они-то проучили бы этих гадов! И вдруг Юсэк вспомнил о пистолете, подаренном ему Иром на прощание. Сорвавшись с места, он помчался к своей фанзе. Вбежав в нее и не отвечая на расспросы хозяйки и Эсуги, достал из своего мешка завернутый в тряпку пистолет, сунул в карман и, крепко сжимая рукоятку пистолета, побежал, не ведая страха, одержимый одним желанием спасти Сонима и старика.

Когда он вбежал во двор, хунхузы хлестали плетьми раздетого и связанного Сонима. Юсэк выстрелил в воздух и дико заорал:

— А ну прочь отсюда! Бегом, живо! Ну! — Не раздумывая, он навел на них пистолет.

Выстрела бандиты не ждали. Даже старуха сжалась, сгорбилась еще пуще и попятилась к выходу. Юсэк не видел, как хунхузы бросились к лошадям.

Рухнула крыша, взметая в небо огненные снопы.

И тогда, словно сурки, повылазили люди из своих фанз и долго, почти дотемна, сокрушались, глядя на догорающий очаг старика.

В фанзе Сонима было тихо, только старик лекарь, свалившись на ондоль, изредка вздыхал со стоном, да хозяйка всхлипывала, глядя на сидящего рядом мужа.

— Что-то теперь будет, — причитала она, прижимая к себе детей. — Не простят они нам этого. Спалят и нашу фанзу.

— Да не хнычь, — оборвал ее Соним. — Не в фанзе дело: сожгут — другую слепим. А вот Юсэку… Ему нужно сейчас же уходить.

— А вы как? — спросил Юсэк. — И, не дожидаясь ответа, вынул из кармана пистолет, провел по нему рукой и протянул Сониму: — Возьмите. Не будь его — неизвестно, чем бы все кончилось. Боятся они оружия. С ним всегда сможете постоять за себя. Возьмите.

— Спрячь его, — сказал Соним строго. — Он тебе еще пригодится. О себе я сам как-нибудь позабочусь. И не трать попусту время, — добавил он, поднимаясь с ондоля.

Эсуги словно ждала этого. Вбежав в свою комнату, она быстро собрала вещи и вышла в переднюю. Хозяйка тем временем сложила в узелок еду и отдала Юсэку. Все вместе они вышли во двор. Аккуратно сложив вещи в коляску, Юсэк привычно ухватился за поручни.

— Ну, прощайте. Может, еще увидимся…

— Спасибо тебе, Юсэк. Будь осторожен, — напутствовал Соним.

— Это мы вам за все благодарны.

— Береги себя, Эсуги, — сказала хозяйка, набрасывая на ее плечи ватную тужурку.

А старик лекарь только поклонился.

И пошли они со двора, прощаясь с фанзой, в которой прожили много радостных и грустных дней. Они шли, минуя знакомые овраги и пашни. Попутный ветер дул им в спину, донося удушливый запах гари. Юсэк остановился, оглянулся: деревни уже не было видно. Свернув с дороги, они направились к видневшемуся вдали сосновому бору.

В августе ночи в этих краях темные и долгие. Только в полночь вдруг ожила холодным светом луна. Притихла земля, заснула и Эсуги. Не спал лишь Юсэк. Он сидел, пугливо озираясь по сторонам: нет, не горела под ним земля и не стояла перед ним сгорбленная старуха с плетью.

Хотелось поговорить, но Эсуги спала. Она лежала рядом на влажной земле, обхватив плечи руками и поджав ноги. Юсэк поднялся и осторожно, боясь разбудить, перенес ее в коляску.

— Что, Юсэк, уже пора идти? — спросила она, взглянув на него полусонными глазами.

— Видишь — луна осветила землю. Хочет, чтобы мы поскорее ушли отсюда, — сказал он, укрывая Эсуги тужуркой. — А ты спи, спи, я тебя потихоньку повезу. — И, крепко ухватившись за поручни, потянул коляску, обходя кустарники и деревья.

Эсуги никогда не ездила в коляске рикши. Спать ей совсем расхотелось. Лес, залитый серебристым светом луны, казался сказочным. Хотелось смеяться, хотелось обнять молчаливые стволы сосен и громко благодарить луну за то, что она сделала таким чудесным этот темный и страшный лес. Однако, увидев, с каким трудом тащит коляску Юсэк, она пыталась остановить его, слезть. Но Юсэк не обращал внимания на ее просьбы.

За один паршивый дэн он, бывало, тратил на янбаней последние силы. Нет, не позволит он Эсуги идти по этой сырой земле, по колючей, холодной от росы траве.

Его руки и ноги не подведут, выдержала бы коляска.

Вскоре показалась равнина, здесь он прибавил шагу и, пройдя ее, выбрался на дорогу, обрамленную с обеих сторон низкорослым кустарником. Юсэк остановился, чтобы отдышаться. Взглянув на Эсуги, улыбнулся: она спала.

Теперь он шел не спеша, прислушиваясь к тишине и монотонному поскрипыванию колес. А перед глазами все еще рушилась фанза, гибли в огне деревья… «Как они там? Что с ними стало? — подумал Юсэк о семье Сонима. — Странные они люди. Они беспокоились обо мне и Эсуги… Но ведь и я не подумал о себе, кинувшись им на выручку». Перед ним ожили гневные лица старухи, Санчира, Хэ Пхари. Юсэк пустился бежать, словно эти люди преследовали его.

От тряски Эсуги проснулась, подняла голову. Угасла в небе луна. Наступило утро. Земля, пробуждаясь, насыщала воздух удивительным ароматом, отчего даже голова кружилась. Она попросила Юсэка остановиться и, сойдя с коляски, сказала, что у нее онемели ноги и ей необходимо пройтись. Ей хотелось, чтобы Юсэк хоть немного отдохнул. Смеясь, она неумело взялась за поручни и потянула коляску. Она шла быстро, что-то напевая в такт своих шагов. Слева, из глубокой и узкой щели, по-голубиному воркуя и прыгая с камня на камень, стекал родничок. Опустив поручни, Эсуги подбежала к воде, припала губами к холодной струе. Тем временем Юсэк достал из коляски узелок и разложил его содержимое на плоском камне. Ели с аппетитом, вспоминая хозяйку.

Покончив с едой, Юсэк сказал:

— Пойдем. Нам нужно скорее добраться до места. А ты такая слабенькая.

— Нет, я не слабенькая, — возразила Эсуги и решительно поднялась. — Я пойду сама, я не позволю больше меня везти.

Они шли рядом, таща вдвоем коляску, шли быстро, часто оглядываясь назад, шли без отдыха. Едва заметная тележная колея то и дело терялась в траве, и тогда приходилось идти наугад, порой блуждая вокруг одного и того же места, на это уходило много сил и времени. Но вот наконец, осилив подъем, они увидели деревушку, разбросанную по равнине между возделанными пашнями. Деревня очень походила на ту, которую они покинули: такие же фанзы, крытые соломой, и дворы, огороженные глинобитными стенами. Только здесь было оживленно. Отовсюду доносились голоса мужчин, женщин и детей.

Юсэк решил не заходить в селенье, поэтому, свернув с дороги, они пошли огородами, утыканными чучелами. На окраине им повстречался древний старик с мотыгой в руках. В своей обшарпанной соломенной шляпе и светлой холщовой рубахе, протертой до дыр, он походил на корейца, и, может быть, поэтому Юсэк и Эсуги доверчиво остановились перед ним. Обветренное в морщинах лицо было скрыто на редкость густой и совершенно белой бородой. Оглядев пристальным взглядом незнакомых путников, старик снял шляпу и низко поклонился, мотнув длинной косой, и Юсэк сразу понял, что перед ним не кореец, а китаец [48] Часть мужского населения Северного Китая носила косу. . Старик о чем-то спросил. Не понимая его, Юсэк только пожал плечами, потом, решив, что он интересуется ими, сказал, жестикулируя: