Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Своей мудреной речью Перфильев пытался как-то успокоить Синдо, которая при нем отговаривала Мартынова идти к бандитам ночью. Будь его воля — он тоже запретил бы это делать. Но теперь, когда отряд в пути, старался убедить ее в том, во что сам не очень-то верил.

— Кем была ваша жена? — спросила Синдо, чтобы как-то отвлечься.

— Барыней, — ответил Перфильев. — Не приучена была сызмальства к труду всякому, оттого и держала в чистоте руки, а не хозяйство. Мне же, человеку работящему, глядеть на ее леность было отвратительно.

— Сколько детишек?

— Одна девка.

— Вы ее любите?

— Думаю об ней частенько, — сказал Перфильев и, сняв очки, протер их пальцами. — Своя ведь, не чужая.

— А вы могли бы вернуться к жене? Ведь судьба ребенка должна волновать отца?

— Это никак не возможно, — ответил комендант. — Ни с чем не позволю смириться, если оно противно моему убеждению. — Неожиданно перед самым крыльцом из темноты появилась фигура. Синдо и Перфильев привычно потянулись к кобурам. Это был Санхо. Он подошел и, не поздоровавшись, сказал:

— Синдо, нам нужно поговорить.

Свет керосинки, просачиваясь сквозь полузакрытые ставни, слабой полоской высвечивал крыльцо. Но даже при этом свете Санхо заметил, что Синдо замерла в растерянности.

— Нам поговорить нужно, — повторил Санхо, глядя на Перфильева, который успел подняться и стоял близко к нему. Тот понял и быстро шагнул в темноту. — Был дома, — сказал тихо Санхо. — Мальчики что-то осунулись.

— Скучают об отце, — сказала Синдо. — Оно и понятно: ты ведь возился с ними больше.

— Это верно, — согласился Санхо. — Плачут…

— А ты бросил их и ушел…

Синдо не договорила, подумав, что она, возможно, опережает события. Может, он вернулся к детям, к ней? Потому что и ему стало невмоготу без Бориски и Степана, без своей Синдо!.. И как хорошо, что нет света, иначе бы он заметил ее радость. А он не должен видеть этого. Не лучше ли рассказать ему все как было, как все дни ждала его, как ночами вскакивала с постели от малейшего шороха. Сказать ему, что ни тревоги, ни грядущие события, ни сама смерть не пугают ее так, как эта разлука.

— Завтра я уезжаю к родителям в Харбин, — сухо сообщил Санхо.

— Ты прощаешься со мной? — сдержанно, боясь выдать дрожь в голосе, спросила она.

— Я пришел за тобой, Синдо. Родители ждут нас. Я буду служить в торговой конторе отца. И тебе найдется дело.

Нужно было подыскать такие слова, которые бы не обидели его и вместе с тем оправдали ее отказ.

— Ты решил бросить науку? — спросила она, уходя от прямого ответа.

— Да, вынужден.

— Стало быть, и я должна заниматься не своим делом?

— Очевидно, временно придется смириться с этим.

— А не лучше ли подождать? К чему такая спешка? — Синдо попыталась улыбнуться. — И как оставить в беде товарищей? Особенно сейчас, когда японцы ступили на нашу с тобой землю.

— Да, я родился здесь, — сказал Санхо сухо, — но я кореец и кровью, и душой, и разумом. Но не будем говорить о вещах вздорных. Я пришел за тобой, Синдо.

Синдо знала, что сейчас он уйдет навсегда. И если она не удержит его, то всю жизнь будет корить себя за это.

— Поговорим еще, Санхо, — преодолев оцепенение и с мольбой поглядев на него, сказала Синдо. — Поговорим спокойно. Ты всегда горячишься, всегда спешишь…

— Я попросил Марию Ивановну собрать мальчишек в дорогу, — сказал Санхо.

— Нет, нет, — в испуге забормотала Синдо. — Ты их не тронь. Сам можешь уезжать. А ребят я не отдам.

— Они поедут вместе с тобой.

— Нет, они останутся со мной, — твердо сказала Синдо и, подойдя к нему, взяла под руку. — Останься и ты, Санхо.

— Я верил, что сила любви непреодолима, поэтому пытался сделать невозможное — подчинить разум чувству, — выговорил Санхо, вглядываясь в ее лицо. — Теперь я понял глупость моей затеи. И мне страшно от сомнения — любила ли ты меня вообще?

— Я и сейчас люблю тебя, Санхо, — сказала Синдо, прижавшись грудью к его спине. — Останься, родной. Нам будет опять хорошо.

— Не будет. Убьют тебя, Синдо. — С этими словами он повернулся к ней, стал целовать лицо, руки.

— Нас могут увидеть, — едва слышно прошептала Синдо и, ощутив на щеках его слезы, прильнула губами к его глазам.

— Уедем отсюда, уедем, — настойчиво и страстно твердил Санхо. — Там у нас есть все. Какое счастье видеть тебя дома! Ты поглощена заботами о своих детях! Ты в кругу женщин, завидующих твоей красоте и уму! Ты всегда рядом со мной! Поверь, Синдо, как это нужно!

Синдо расслабила руки, и Санхо почувствовал, как остыли ее губы.

— Нет, не могу я уехать. Не могу, понимаешь, — повторяла она, испуганно пятясь от него, будто боялась, что чувства возьмут над ней верх. — Не могу, и ты знаешь почему. А коль не хочешь понять — поступай по-своему… — Она вбежала в штаб и, повалившись на стол, горько заплакала.

Когда Синдо вышла на улицу, Санхо уже не было. На месте, где он стоял, валялась пустая пачка из-под папирос.

Мартынов с поредевшим отрядом вернулся вечером следующего дня, когда Синдо готовилась уже выехать на поиски. Следы крови на светлых взъерошенных волосах, изодранная куртка и измученное лицо Мартынова — все говорило о нелегком бое.

— Помяли они нас, — приглушенно произнес он и, резко повернувшись к Синдо, поглядел на нее с таким отчаянием, будто виновницей всему была она.

Мартынов вдруг усомнился в своих силах, в своем умении командовать людьми. А раз так — ему нельзя доверять отряд.

— Нет, не могу я больше, — заявил Мартынов, расстегивая ремень и портупею. — Не могу…

Он бросил к ногам Синдо саблю, наган и куртку. Потом кинулся к двери, не дойдя, повалился на пол и застонал так, словно пуля прошила ему грудь. Синдо стало жутко и больно за друга, давно уже ставшего для нее роднее брата.

Она осторожно коснулась рукой его плеча и, сдерживая волнение, сказала:

— Петр, не буду тебя утешать. Хочу только спросить: как мне-то быть? Мне, может, тоже бросить оружие и разреветься? Ты ведь знаешь, почему меня оставил Санхо, сбежали отец и мать. Вот ты бросил наган, а те, кто стрелял в твоих стариков, в твоего брата, держали его крепко. Кто же поднимет его, кто отомстит убийцам? Прости, что мне приходится именно тебе говорить об этом.

Подняв голову, Петр осмысленным взглядом поглядел вокруг.

— Заморился трошки, извини, — сказал он виновато, утирая с лица пот.

— Напугал ты меня, — промолвила Синдо неожиданно тихим и ласковым голосом.

— Прав был этот пленный. Их голыми руками не взять. К ним присоединились и белочехи… — Мартынов замолк, почувствовав, что Синдо взволновало его сообщение.

Выдвинув ящик стола, он достал кисет, скрутил цигарку. Синдо попросила и себе цигарку. В просторном и неуютном зале особняка бежавшего богача воцарилась тишина. Они сидели рядом, ощущая прикосновение плеч, одинаково удрученные, с одной беспокойной мыслью — как быть?