Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

В Джизаке я работал помощником машиниста на электростанции, следил за движком и смазывал его. Зарплаты мне не давали, но на станции кормили, и это уже было спасением.

В конце января 1943 года меня призвали в армию.

Надо сказать, что я шел служить с огромным желанием, уже хорошо знал, что немцы делают с евреями, и осознавал, что должен отомстить за свой народ.

Пришел на отправку, младшие меня провожали. Посадили по вагонам, а там одни узбеки из окрестных кишлаков, в нашей теплушке было только трое русских ребят.

Узбеки везли с собой провизию, у каждого по пять-шесть мешков с разной едой, и тот армейский паек и приварок, что нам давал в пути сопровождающий старшина, они не ели, каждый из них «рубал» свое, домашнее, ни с кем не делясь, и нам, «неузбекам», досталось вдоволь каши, которую узбеки есть не желали. Так, наверное, впервые с начала войны, мы ели досыта неделю подряд.

Привезли нас в Мордовию, в Селиксу, имевшую репутацию проклятого места. Нас вывели из вагонов, узбекам приказали оставить все мешки с домашней провизией прямо на месте и строем повели в расположение запасного полка. Дали вместо нормального обмундирования какое-то тряпье цвета хаки, отдаленно напоминающее гимнастерки, заплатанные шинели, ботинки б/у с обмотками, а кому не хватило – лапти. Стали распределять по воинским специальностям, меня направили в учебную батарею, готовившую артиллеристов для 45-мм орудий. Три месяца подготовки, три – стрельбы боевыми снарядами по фанерным макетам танков, которые тянули тросами, лебедкой перед нашим орудием на полигоне. Кормили нас одной затирухой, пушки мы таскали лямками на себе, и большинство мечтало побыстрее отсюда уехать, куда угодно, хоть к черту в зубы, но голод нас достал до предела.

В начале мая 1943 года нам объявили, что через неделю поедем на фронт.

Ждем отправки. И тут к маршевому батальону прибыл «покупатель» из Саратова, с 31-го учебного танкового полка, и стал «вербовать» желающих в танкисты. Два моих близких друга, Володя Текушин и Саша Тюрьморезов, оба кубанские казаки, пошли и записались в танкисты. Спрашивают меня: «А ты чего стоишь?» – «Не пойду, потом скажут – жид от фронта увильнуть хочет». – «Да брось ты, охота тебе пушку на горбу таскать? А так хоть в танке воевать будем, не своими ногами землю топтать. Пошли с нами!»

Привезли нас в учебный полк в Саратов. УТП находился рядом с Саратовским танковым училищем. Курс подготовки длился шесть месяцев, за это время мы сделали полную ротацию на все танковые специальности, каждый из нас мог воевать как башнер, механик-водитель или как стрелок-радист. Наш набор был первым, получившим столь долгую подготовку, до нас всех танкистов выпускали на фронт через 3–4 месяца.

Потом мы сидели в резерве, ждали танки с нижнетагильского конвейера, только в марте 1944 года наша маршевая танковая рота погрузилась с танками Т-34/76 на платформы и отправилась на фронт. Каждый экипаж получил своего офицера – командира. В основном эти лейтенанты были нормальные ребята, а те из них, кто попадался с гонором, те, кто гоношился и пытался орать и материть своих танкистов, сразу слышали в ответ: «На фронт попадем, мы с тобой, гнида, сразу расквитаемся». Подобные «обещания» безотказно действовали и на наших инструкторов еще в УТП, поэтому в экипажах сразу возникала хорошая атмосфера – «один за всех, и все за одного».

Командиром моего танка стал младший лейтенант Подопригора, механиком-водителем был белорус Синилов, бывший тракторист, стрелком-радистом был молодой парень из Энгельса Ваня Палец, я стал башнером. Дядя Синилова был большим начальником, генералом и военным комендантом Москвы, так мы всю дорогу над ним подшучивали: «Синилов, что же тебя родной дядька так не любит? Взял бы хоть к себе в комендатуру, а то сгорит его родная кровь в первом бою, и поминай как звали». Разгружался наш эшелон в Дубно, и Синилов, как опытный механик-водитель, лично согнал все танки роты с платформ. Дали приказ на движение, прибыли в какой-то лес, на опушке закопали танки в землю, только башни торчали. Попали мы в 111-ю танковую бригаду. Появилось начальство, стали разбирать танки по батальонам и тасовать экипажи, как колоду замусоленных игральных карт. Я попал в 1-ю роту 1-го танкового батальона.

Синилова от нас сразу забрали, вместо него прислали нового механика-водителя Михалева, потом сменили «старого» радиста на Ивана Пичугина, а лейтенант Подопригора еще по дороге на фронт куда-то «испарился». Командиром моего танка стал лейтенант Борисов, но вскоре его заменил лейтенант Владимир Плетнев. В бригаде почти не было постоянных по составу экипажей, все время происходили замены, то кто-то ранен или убит, то весь экипаж, после того как танк сгорел или был подбит, становился «безлошадным», и каждый танкист ждал свободной вакансии в другом, еще воюющем, танке или пока придет новая техника.

В этих лесах мы простояли до июня 1944 года, фактически не воевали, но по 10 танков от каждого батальона выдвигались вплотную к передовой и, стоя в капонирах, поддерживали линию нашей обороны. Через десять дней их меняла другая рота батальона, и «фронтовики» возвращались к месту дислокации бригады.

Во время этого «сидения» на передовой со мной ничего необычного или интересного не происходило, просто понемногу привыкал к боевой обстановке, к бомбежкам и к артобстрелам, но наступательные действия на нашем участке не проводились с обеих сторон, передовая линия застыла на месте, все ждали лета, когда сам Бог велел наступать.

– Кто командовал подразделениями бригады?

– Нашим командиром бригады был полковник Исаак Наумович Грановский. Человек смелый, уважаемый всеми танкистами, поскольку всегда лично ходил в бой на танке, и, как нам сразу рассказали по прибытии в бригаду, полковник Грановский на Курской дуге прикрыл своим танком наш другой горящий танк, добиваемый немцами в упор, дал возможность выскочить экипажу из погибающей машины и вывез, спас раненых танкистов из-под огня. Комбриг Грановский никогда не кричал, всегда был спокойным и хладнокровным. Еще запомнилась его ППЖ – дивной красоты была девушка. Поздней осенью он ушел на повышение, на должность начштаба танкового корпуса, и вместо него к нам на бригаду прибыл полковник Иван Лукич Мироненко, высокий и суровый «дядя», получивший среди танкистов прозвище «Председатель колхоза». Моим первым комбатом был капитан Дидюн, но в боях под Калишем его полковник Грановский забрал к себе в корпус, и батальон принял под командование молодой капитан Новиков, который ко мне всегда обращался на идиш: «А…Рабинович миде бомбес» («Рабинович с бомбами»). Войну я заканчивал наводчиком в его танке. Моим первым командиром роты был старший лейтенант Воронцов, вроде так его звали, если я не ошибаюсь в фамилии. В апреле 1944 года он ехал, сидя на башне танка, и натянутый над дорогой провод «захлестнул» ему прямо под шею, сразу хлынула кровь. Его увезли в госпиталь. Сразу после войны я с ним случайно столкнулся в армейском тылу, он меня первым узнал и удивленно спросил, как это я умудрился не сгореть в танке за целый год войны? Я ответил, что не успел сгореть, но три раза был ранен, на что мой бывший ротный сказал: «Повезло тебе, сержант, обманул ты костлявую».