Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

— Мы ему вреда не причиним, — уверял Снегирев, — просто увезем из здешних мест, зато мир не разрушим и тебя на всю жизнь обуем.

Селим долго думал и все загибал пальцы, наконец решительно сказал:

— Пятнадцать!

— Чего? — не сразу понял Снегирев.

— Пятнадцать пар сапог, — уточнил Селим результаты подсчета оставшейся жизни.

На том и сговорились.

Был уже конец октября, еще не совсем холодно, и многие деревья оставались в листе. Дела решили не тянуть.

И вот однажды ранним утром Снегирев тайком уехал за Линию, как о том предварительно и договорился с Селимом. Путь обещал быть недолгим. Только въехал в урочище, его остановили. Осмотрелся Снегирев, а вокруг не менее дюжины горцев, смотрят и довольно улыбаются: якши, говорят, якши.

Но улыбки эти оказались вовсе не знаком гостеприимства — обрадовались, что русского офицера поймали. Связали его, прикрутили к седлу и куда-то повезли. Как оказалось, повезли к одному из помощников Шамиля — Абдулле. Это был маленький человечек, бритоголовый, с крючковатым носом и густыми кустистыми бровями, из-под которых выглядывали маленькие злобные глазенки. Посмотрел он на пленного русского офицера и довольно осклабился.

Оказывается, попытки похищения Шамиля предпринимались неоднократно, и тот, чтобы обезопаситься, организовал свою охранную службу. Ее-то и возглавлял этот самый помощник. Разговор с пленником был у него короток. Приказал своим нукерам загудеть в гнусавые рожки, по звукам которых стал собираться народ. Начали они молиться и по кругу ходить, как лошади на выездке, а Снегирева привязали к столбу. Не для потехи привязали — для позора, мальчишки стали бросаться камнями и мусором, норовя засыпать глаза. Какая-то древняя старуха пару раз своей клюкой потыкала в него, но те, которые не скакали по кругу, стояли молча.

Вдруг все стихло, и Абдулла заговорил. Снегирев слов не понимал, но чувствовал, что разговор плохой и жить ему осталось совсем ничего. Стал он тогда молиться, а между привычными словами думал: зря он затеял это дело в одиночку и все потому, что хотел своему бывшему кадету нос утереть, то есть от глупого тщеславия. Он довольно равнодушно смотрел на дикие движения чеченцев, памятуя, что просить их о чем-либо бесполезно и нужно приготовиться к тому, чтобы умереть, как подобает русскому офицеру.

Абдулла закончил речь. Хищно ощерившись, он сделал возле пленника несколько ходок, пританцовывая и потряхивая изгибающимися руками, потом выхватил из-за пояса кинжал и полоснул поручика по горлу. Брызнула кровь, толпа издала торжествующий вопль и неистовствала, пока Абдулла водил по горлу своим кинжалом. А когда он взмахнул отрезанной головой, зашлась в диком безумии.

Так бесславно оборвалась жизнь поручика Снегирева. Впрочем, следует отдать ему должное: чести русского офицера он не посрамил, до предсмертной мольбы перед палачами не унизился и умер достойно.

А через некоторое время какой-то оборванец из-за Линии подъехал к сторожевой будке, стоявшей у въезда на заставу, и бросил окровавленный бурдюк — в нем, когда открыли, находилась голова поручика Снегирева.

Петя поднял заставу в ружье и послал в станицу за казаками. В ожидании их прибытия то, что осталось от поручика, предали земле и на могиле поклялись отомстить за мученическую смерть своего товарища. А когда прибыли казаки, общими силами двинулись в аул, где совершилась кровавая казнь.

Дело шло к полудню. На подъезде к аулу рассредоточились и напали сразу со всех сторон. Людей вытаскивали из щелей, как тараканов. Бить не били, разве только тех, кто сильно упирался. И вскоре согнали всех к тому самому месту, где они недавно водили свои хороводы и издевались над русским офицером.

Петя приказал привести Икрама. Испуганный старик пал на колени.

— Как твои люди допустили казнь русского офицера? — строго спросил Тихонов.

— На нас нет вины, — возопил старик, — всем распоряжался Абдулла и его подручники.

Петя приказал схватить всех, причастных к злодеянию, однако с ними разговор не получился. Они бросали на русских злобные взгляды и тихо молились.

— Та чого з ними нянькаться? — воскликнул казачий есаул. — Зараз усих в воду покидаемо, пущай тама с рыбами в молчанку играють.

— Делай как знаешь! — отозвался Петя, в роли палача ему выступать не хотелось, но и прощать бессмысленную казнь русского офицера он был не намерен. Только подумал: жил человек не в радость окружающим и умер позорной смертью — не награда ли это за такую вредную жизнь? Но эту мысль он от себя тут же отогнал.

Тихонов возвращался на заставу в подавленном состоянии. Его мало беспокоила судьба извергов, отданных казакам. У тех сложились с горцами своеобразные отношения, в которых жестокость сочеталась с великодушием, так что постороннему человеку в них было трудно разобраться. Всю ночь провел он в раздумьях. Вспоминалась кадетская жизнь и его столкновения с Снегиревым — в то время противнее существа на свете для него не существовало. И то, что случилось потом, тоже диктовалось недружественным по отношению к нему актом. Однако никакого злорадства он не испытывал.

Утром капитан Тихонов отправился в полк и обратился к начальнику штаба с просьбой написать представление о награждении поручика Снегирева, причем изложил подвиг погибшего в самых радужных красках. Через некоторое время на столе командующего появилось представление на поручика Снегирева. Вспомнил Воронцов о его доносе и после недолгих раздумий начертал:

«Beatitudo non est virtutis praemium». [3] Счастье не в награде за доблесть ( лат. ).

Не поднялась у боевого генерала рука, чтобы наградить доносчика.

Намерению Воронцова установить мир на Кавказе одним мощным ударом не суждено было свершиться. Пришлось вернуться к изначальному плану Ермолова — постепенному вытеснению горцев с плодородных долин и переманиванию на свою сторону их вождей. Повсюду застучали топоры, вырубались леса, учреждались новые заставы и станицы. Такая работа не требовала наличия многочисленного войска и масштабных военных действий, поэтому часть дивизий и полков Кавказского Корпуса была отозвана в Россию.

Но капитан Тихонов предпочел остаться.

В дальнейшем на его счету накопилось немало славных дел, он уже считался опытным боевым офицером и эту славу подтвердил в последовавшей вскоре новой Кавказской кампании. В бою при Нигоети его батальон прорвал боевой порядок турецких войск, чем определил успех всего дела, за что Куринский полк получил георгиевское знамя, а сам Тихонов удостоился новой награды.

Дальнейшую судьбу нашего героя проследить не удалось. На одном из кладбищ Даниловского монастыря под обелиском из серого гранита покоится прах генерала Петра Ивановича Тихонова. Полустершаяся надпись гласит: