Матэ Залка - Добердо

— Аванти, берсальери!

Тишина. Потом снова:

— Аванти, берсальери!!

Передаю по цепи:

— По брустверу неприятеля — постоянный прицел.

Но итальянцы не показываются. Ждем. Слышится длинное итальянское ругательство с упоминанием мадонны и Христа и под конец:

— Аванти, берсальори!!!

Тишина. Потом сразу поднимается невероятный галдеж, в котором можно разобрать сердитые выкрики:

— Аванти, напитано!

Тишина. Ждем, что будет. Вдруг на бруствере итальянцев показывается высокая офицерская фуражка и решительно появляется сам офицер. На голенищах его черных лакированных сапог играют отблески лучей заходящего солнца, на фуражке сверкает золотой позумент, на плечах пелерина, в руках обнаженная сабля. Офицер спрыгивает с бруствера и расчищает себе дорогу среди разбитых артиллерийским огнем проволочных заграждений, неподдающуюся проволоку рубит шашкой, стальной звон которой долетает до нас в мертвой тишине. Мои солдаты смотрят на меня. Я отдаю приказ — выждать. Капитан уже пробрался сквозь проволочные заграждения итальянцев и смотрит в нашу сторону. Лицо у него мертвенно-серое. Вдруг, как разъяренный петух, он подымается на носки, поворачивается в картинной позе к своим окопам и кричит:

— Аванти, берсальери!

Тишина. Потом сразу из сотни глоток вырывается крик: «Аванти!» — и бруствер врага покрывается людьми. Залп, пулеметы косят, берсальеры бессильно падают в свои окопы. Капитан опускается на колени, роняет шашку и тихо валится на бок. Тишина, в которой ясно слышатся протяжные стоны капитана. В итальянских окопах возня: уносят раненых. Я приказываю выбросить флаг Красного Креста, итальянцы выходят за своим офицером. Это была последняя атака. На следующий день по обе стороны шла «генеральная уборка». Моя рота убыла наполовину. Когда нас сменили, в бараках болталось всего несколько человек. Вот как мы тут воюем, дорогой Тиби.

Арнольд закурил. Мы укрылись под выступом крайней скалы. Солдаты гуськом спускались в ход сообщения. Шпиц подошел ко мне и доложил, что сейчас проходит мой отряд. Люди, нагнувшись, быстро пробегали опасное место. Мы спустились и, пройдя ход сообщения, снова выбрались на шоссе под прикрытие горы Дебеллы.

Сумерки, сгущаясь, окутывали окружающие предметы, когда мы дошли до конца Дебеллы, стало совсем темно. За горой нас встретили проводники сменяемого батальона. — Куда нас? — был наш первый вопрос.

— На высоту сто двадцать один, к Ларокке.

— Что за место? — тихо спросил я Арнольда.

— Среднее, довольно спокойное. Оно находится за линией самых сильных столкновений, и, главное, там земляной грунт.

Майор попросил к себе офицеров и отдал стереотипные указания насчет поведения. После короткого совещания батальон был разбит на три колонны; проводники стали во главе их и в темноте повели людей к ходам сообщения.

Старые фронтовики усердно обучали прибывших с пополнением солдат, как подвязывать алюминиевые фляжки, чтобы они не ударялись о шанцевые инструменты, как подтягивать снаряжение, чтобы не скрипели ремни. На всякий случай приказали держать наготове противогазы. С моря, со стороны итальянцев, веял тихий ветерок, и это легкое дуновение могло принести нам страшную, удушающую смерть. Люди, как тени, двигались в тишине. Ни шепота, ни вздоха. Приказали свернуть направо. Свернули направо. Команда подавалась знаками. Начался подъем, потом спуск влево. Кто-то упал, никто даже не зашикал, не остановился. Дальше, дальше. В топком, вязком месте прошли деревянный, покрытый соломой мостик, опять спуск и, наконец, ходы сообщения. Ноги скользят: прошедший утром дождь размыл глинистую почву; но никто не ругается, все рады: наконец-то под ногами не камень, а земля. Хомок тихо бормочет: «Слава богу, земля!» Эта почва кажется солдатам, вчерашним крестьянам, родной и близкой.

Мой отряд идет с первой ротой. Сменяемые принимают нас с нескрываемой радостью. С большой тщательностью они передают постам выделенный им район наблюдения, показывают камни, очень похожие в темноте на подбирающегося врага, рассказывают, как меняются тени, когда следует поднимать тревогу, под каким углом надо закреплять ружья, чтобы точнее поразить место возможного приближения врага.

Командиры принимают блиндажи, каверны, пулеметные установки, наблюдательные пункты и выходы к проволочным заграждениям. Происходит сложная операция приема и сдачи большого хозяйства. И все это без единого звука, только тихо шаркают подкованные бутсы.

Сменившиеся неслышно исчезают, и в низеньком офицерском блиндаже, куда меня пригласил дядя Хомок, я еще чувствую дым сигары, смешанный с запахом мужского одеколона и хорошего мыла, — устоявшийся запах моего предшественника. На секунду мне кажется, что после долгого утомительного путешествия я приехал в провинциальный отель; услужливый портье ведет меня на второй этаж, распахивает двери комнаты с балконом, выходящим на старинную площадь, и говорит:

— Вот вы и приехали, сеньор. Пожалуйста, располагайтесь.

Этот ночной марш и смена своей тишиной и таинственностью произвели на меня впечатление полуночной мессы. Так делаем мы, так делают итальянцы. Кажущаяся мертвой местность вдруг лихорадочно оживает. Тысячи взвившихся ракет освещают холмы и долины. Этот фейерверк — сигнал бодрствования. С обеих сторон то и дело подымаются к черному бархатному небу, описывая печальные дуги, зеленые ракеты.

Я пытаюсь чувствовать себя как дома в этой новой обстановке и прежде всего употребляю все усилия, чтобы сохранить небрежно-равнодушный вид, который так импонирует моим коллегам и в особенности моему круглолицему помощнику Марци Шпицу.

Утро было пасмурное и дождливое. Постовые завернулись в куски палаточного брезента, незанятые люди укрылись в кавернах. Мой отряд трудился над водостоками. Низкие места заливало, и люди измучились в борьбе с дождевыми водами. Глиняный грунт 121-й высоты оказался весьма обманчивым: достаточно было ударить заступом, чтобы за тонким слоем земли наткнуться на мертвенно-белый костяк горы.

Я прошел по линии батальона и, промочив ноги до колен, вернулся в свое прикрытие, которому дядя Хомок уже успел придать некоторый уют.

Первый день и вторая ночь прошли удивительно спокойно, но на рассвете второго дня сначала с итальянской, потом с нашей стороны затрещали выстрелы. Несколько гранат, с бешеным ревом описав в небе стальные дуги, ударили далеко за нашими окопами, около резервов.

Вечером я навестил Арнольда. Его рота расположилась на склоне и в низине. Расстояние между окопами тут довольно большое. Сегодня итальянцы обстреливают эту местность с удивительной регулярностью: в час два выстрела, шрапнелью и гранатами попеременно. Бурыми рядами тянутся перед бойницами проволочные заграждения.