Матэ Залка - Добердо

Влево от нас какое-то оживление. Туда устремляется несколько человек. Это наряд, вызываемый по тревоге. Запасные постовые вскарабкиваются на бруствер и вставляют винтовки в отверстия стальных щитов.

Спрашиваем встречного, что случилось.

— В районе второй роты, господин лейтенант, там, где стоит передовой гарнизон, что-то рухнуло, но взрыва не слышно. Итальянцы что-то сбросили туда. Наши постреливали, а сейчас умолкли.

Пробираемся дальше. Двигаться приходится осторожно, все чаще и чаще щелкают фланговые выстрелы. Вскоре сталкиваемся с двумя саперами из нашего отряда. Шпиц набрасывается на них:

— Что там произошло?

— Простите, господин прапорщик, мы сами толком не знаем. Говорят, что итальянцы насвинячили во второй роте.

— Как насвинячили? Говорите яснее, — сержусь я.

— Да они там, господин лейтенант, выпустили на наших сверху какую-то дрянь, — говорит солдат в замешательстве, явно не желая назвать что-то своим именем.

Мы пошли дальше, и чем больше продвигались к месту происшествия, тем меньше требовалось объяснений. Итальянцы сыграли плохую шутку с нашим передовым гарнизоном, находящимся в непосредственной близости с террасой: они спустили в этот круглый окоп свое отхожее место. Ужасная жидкость, которую итальянцы, видимо, долго и тщательно собирали, удушливым водопадом обрушилась на голову бедного гарнизона. В этом комическом положении была большая доля трагизма. По телефону из гарнизона жаловались, что они буквально задыхаются, но делать было нечего: до наступления темноты из окопа выйти нельзя. Некоторые смеялись над происшествием, но многие были возмущены.

— Итальянцы начинают воевать своим национальным оружием, — съязвил Арнольд. — Но не знаю, не поступили бы мы точно так же, если бы были наверху, — добавил он задумчиво. — Всякая война вырабатывает свой образ действий.

Майор Мадараши вызвал Арнольда к телефону:

— Пожалуйста, не шумите там по поводу этой истории. Надо растолковать солдатам, чтобы они поменьше болтали, а то к нам может прилипнуть какая-нибудь позорная кличка.

Арнольд немедленно передал желание майора присутствующим офицерам.

— Положение ясное, — сказал Сексарди, — мы находимся во власти любых пакостей неприятеля. — И обер-лейтенант, сверкая глазами, обвел взглядом собеседников.

— Не надо принимать так близко к сердцу этот клозет, — успокоил его Бачо.

Посыпались шутки, анекдоты, и в конце концов на происшествие стали смотреть только с юмористической точки зрения.

Вечером с итальянских позиций до нас доносились веселые песни, смех. На самой верхушке Клары задорно бренчала мандолина.

— Наверное, у них произошла смена, — предполагали многие из нас. — Ведь вчера они вели себя очень тихо.

Где-то на левом фланге наши солдаты начали распевать ответные песенки, пародируя итальянцев:

Ночь прошла тихо. Хусар, Гаал и Шпиц основательно поработали над аппендиксом и хвастали, что углубили его за одну ночь на полтора метра.

Утром я навестил их, вернулся домой и прилег. Было около восьми часов. Вправо от моей каверны послышался сухой треск взрыва.

«Ручная граната!» — подумал я.

Хомок выскочил посмотреть, в чем дело, и сразу вернулся.

— Наших взорвали. Господин Шпиц, капрал Хусар и еще пять человек остались на месте.

Я выбежал. В окопах уже все знали и чувствовалось волнение. Навстречу мне с револьвером в руках шел Бачо. Его сопровождало человек двадцать из дежурного наряда. Бачо и его люди взволнованы, лица их бледны, глаза смотрят свирепо. Винтовки есть не у всех, но многие на ходу подвешивают к поясу ручные гранаты и поправляют штурмовые ножи. Бачо мимоходом кивает мне и проходит со своими солдатами к аппендиксу.

Меня остановили саперы. На носилках лежит Шпиц. Лицо у него лимонно-желтое, раскинутые руки болтаются, левый глаз закрыт, а правый неподвижно смотрит вперед.

— Что с ним?

— Рана в затылок. Он готов, — говорит санитар. — А кто еще?

Несут нескольких тяжело раненных. Один идет сам, его правая рука наскоро забинтована, и через бинт просачивается кровь. Бежит Гаал.

— Из нашего отряда пострадало семь человек, господин лейтенант. Бедный прапорщик Шпиц, царство ему небесное. Хусар ранен, но легко, его сейчас перевязывают. В роте четверо убитых, много раненых.

Я рванулся к аппендиксу — не пускают: люди из взвода Бачо запрудили дорогу.

— Отойдите, господин лейтенант, итальянцы сейчас будут стрелять.

Энергично отстраняя солдат, пробиваюсь вперед. Легко раненный в лицо гонвед рассказывает Бачо, как все случилось.

— Саперы работали, господин лейтенант. Они сняли сетку для ручных гранат и отодвинули назад. Так приказал господин прапорщик, которого убили. И вдруг совсем близко от нас, как будто в двух шагах, со стороны итальянцев кто-то закричал по-венгерски: «Эй, мадьяры!» «Ну что?» — спросил господин прапорщик. — «Хотите сигарет?» Господин прапорщик промолчал и шепнул нам, чтобы мы не отвечали, но кто-то из наших закричал: «Давайте, но только тунисские или египетские». — «Держите, — говорит итальянец, — бросаю». И действительно, из итальянских окопов полетела к нам жестяная коробка с сигаретами. Там было не меньше сотни. Все с золотыми мундштуками, настоящие тунисские, с арабом на крышке. Ну, мы, конечно, набросились на сигареты, стали разбирать. Одну половину разобрали, а другую поднесли господину прапорщику. Вдруг итальянец опять кричит: «Эй, мадьяры!» «Чего еще?» — спрашиваем мы. Признаюсь, и я спросил. «Хотите ветроупорных спичек?» «Ну давай», — кричим мы. «Бросаю», — говорит, и вижу я, летит на нас что-то черное. «Беда!» — подумал я сразу и закричал: «Ложись!» — а сам бросился за мешок со щебнем, но в эту минуту гранаты уже взорвались. Пять штук было в связке. Вот как было дело.

Бачо стоял среди своих солдат. Глаза его буквально светились, он тяжело дышал, сжимая в руке револьвер.

— Это все? — спросил он, когда раненый замолчал.

— Так точно, господни лейтенант.

— Ну, не совсем, — сказал Бачо и поднял голову. Лицо его раскраснелось, в глазах пылал сумасшедший огонь. — Ребята, — обратился он к солдатам, — неужто стерпим?

— Что ты хочешь делать, Бачо? — спросил я, прорываясь к нему.

— Ага, Матраи, слушай: сейчас мы отомстим за это дело. Если скоро не вернемся, сообщи моему ротному. Прощай.

В окопах уже столпилось не меньше пятидесяти человек. Тут был в полном составе взвод Бачо, несколько человек из других взводов и часть моих саперов. Солдаты были взволнованы и готовы на все.

— Ну, — крикнул Бачо, — кто хочет бить, за мной!

Я не успел раскрыть рта, как люди двинулись стеной и, сгибаясь у выхода, один за другим исчезли в аппендиксе. Несколько секунд ничего не было слышно, только сыпались камни. Вдруг кто-то крикнул: