Борис Егоров - Продолжение следует...

Сердца у всех колотились: погонят. И... не погнали.

Гвардейцем, правда, я не стал: полк был не гвардейский. Но я был очень доволен что оказался в нём.

Юрий Королёв поведал о том, как он поступил в спецшколу. Этой подробностью своей биографии он никогда раньше не делился.

— Военным я стать не собирался. Тем более говорили: не пройду по росту. Я был самым маленьким из ребят. Но в нашем седьмом классе все мальчики подали заявления в спецшколу. И уже по первому туру сдавали вступительные экзамены. В общем, выяснилось: я остаюсь с девчонками один. С этим я смириться не мог. И тоже подал заявление. Приняли. А многим из тех, кто подал раньше меня, отказали.

Так невысокий веснушчатый, полнощёкий паренёк со спокойной добродушной улыбкой стал военным.

...Тогда заявления в военные школы подавали целыми классами!

Юрий Королёв был на фронте под Красным Лиманом и на Миусе, участвовал в Ясско-Кишинёвской операции, в освобождении Болгарии, Венгрии, Югославии и Австрии. Начал со взвода, а потом был помощником начальника оперативного отдела штаба артиллерии фронта. Молодой офицер отличился во многих боях, радовался, когда ему вручали правительственные награды, и грустил, когда приходилось лежать на госпитальных койках. А на госпитальную койку Юрий попал вскоре после того, как оказался на фронте. На НП разорвался снаряд. Командира батареи убило. А Королёву осколок от снаряда попал в широкий и толстый поясной ремень. К тому же ремень был сложен вдвое. Осколок пробил его, но силу уже утратил. Я видел этот ремень, спасший жизнь молодому лейтенанту. Юрий Иванович хранит его как память о первых боях.

Сейчас Юрий Королёв — полковник-инженер. Живёт в Москве, на улице Горького. Как мы раньше не встретились?!

Дома в его рабочем кабинете висят два больших портрета: его отца, генерал-полковника войск связи И. Ф. Королёва, и отца его жены Нины — генерал-полковника С. Н. Перевёрткина. 79-й стрелковый корпус, которым командовал генерал Перевёрткин, брал рейхстаг.

...Одним из офицеров, воевавших в составе корпуса генерала Перевёрткина, был Владимир Попов. Попов учился в спецшколе вместе с Юрием Королёвым и мной в одной и той же батарее.

Его фронтовая география — Мга, Новгород, Нарва, Псков, Полоцк, Варшава, Берлин.

Первый боевой орден Попов получил за форсирование реки Дриса. Пушки через реку тащили под огнём противника на себе и с ходу — в бой.

Первый орден и первое ранение. Тяжёлое ранение: в ногу и руку.

А на Берлин Володя Попов шёл на танке, на тридцатьчетвёрке.

Вызвали в штаб, сказали: «Бери радиостанцию и иди к танкистам. Будешь корректировать из танка огонь артиллерии».

Вечером перед наступлением пришёл к тридцатьчетверочникам. Те обрадовались: «Значит, поддержка будет? Выбирай себе любой танк, какой нравится, и утром пойдём вперёд...»

Шли в бой на последние вражеские твердыни советские танки, и в одном из них сидел недавний «спец», передавал по радио команды товарищам — артиллеристам.

После взятия Берлина Попов учился в высшей офицерской школе, в артиллерийской академии.

Встречу с ним мне устроил Юрий Королёв, с которым они одно время вместе работали. Позвонил по телефону:

— Запиши координаты ещё одного «спеца»: полковник-инженер Владимир Попов... Владимир, а не Вячеслав.

...А был и Вячеслав Попов, и с ним я уже встречался. И знаю о том, что на фронте судьба его не очень хранила: шесть раз ранен. И каждый раз из госпиталя возвращался в строй. Войну закончил в Праге. Демобилизовался. Сейчас работает главным инженером проекта института «Мосинжпроект», занимается подземным хозяйством нашей столицы.

Молодого лейтенанта назначили командиром метеостанции фронта. Взвод службы погоды не блистал бравыми гвардейцами: пять девушек, пять стариков, несколько солдат, прибывших из госпиталей.

Составление метеосводок лейтенанта не увлекало, и спустя некоторое время он добился другой должности — стал командиром взвода разведки командующего артиллерией 68-й армии.

Когда он появился на наблюдательном пункте командующего генерал-майора Ю. М. Фёдорова, была бомбёжка, над головой летали «юнкерсы», с потолка блиндажа сыпался песок.

Генерал, осмотрев худого юнца, почему-то спросил:

— Лейтенант, вы не голодны?

— Нет.

— Может, бутерброд съедите?

— Спасибо.

— А сколько вам лет?

— Восемнадцать.

Генерал сделал паузу и горестно-задумчиво заметил:

— Боже мой, неужели детей на фронт стали присылать?

А через несколько месяцев генерал вручил тому же лейтенанту первую боевую награду — орден Красной Звезды.

Вручение награды случайно совпало с драматическим моментом, когда противник выбросил в районе НП воздушный десант. Едва привинтив к гимнастёрке орден, лейтенант схватил автомат и бросился с товарищами на ликвидацию парашютистов.

Второй орден он получил в Восточной Пруссии, а третий — далеко на востоке, во время войны с японскими милитаристами.

Перейдя границу, он со своим взводом отрезал пути отступления одному из подразделений противника и первым на этом участке фронта взял пленных — японцев. Потом дошёл до Гирина.

Я рассказал о боевом пути Владимира Щеглова, ныне подполковника-инженера, старшего научного сотрудника одного из институтов.

Лейтенанта, окончившего Одесское артучилище, «подвесили к колбасе» — назначили в воздухоплавательный дивизион артиллерийского наблюдения.

На вооружении дивизиона были аэростаты, привязанные тросами к лебёдкам. Лебёдки находились в хороших, прочных убежищах, но тот, кто сидел в корзинке аэростата на высоте 800 метров, представлял собой беззащитную мишень.

Едва аэростат поднимался, как противник открывал огонь бризантными снарядами.

— Семь — восемь разрывов ещё можно было вытерпеть. Потом приходилось спускаться, — рассказывает бывший лейтенант. — Работал «уколами»: неожиданно поднимался и в течение пятнадцати — двадцати минут корректировал огонь артиллерии. С аэростата — всё как на ладошке. Видна передовая, видны глубокие тылы. Громили артбатареи противника, однажды уничтожили артиллерийскую железнодорожную установку. Это было под Ленинградом. Там, под Ленинградом, мне пришлось подниматься в воздух около шестисот раз.

Воевал аэростатчик-артиллерист под Псковом, на Карельском перешейке и в Восточной Пруссии. И так однажды увлёкся боем, что в Росток въехал на машине с лебёдкой, когда в этот город ещё не вступила пехота, а на базаре шёл обычный торг. Лебёдку сопровождала другая машина, вооружённая счетверённой пулемётной установкой. Появление этих машин породило панику — укрытую брезентом лебёдку приняли за «катюшу». Но потом подоспели немецкие солдаты, открыли огонь. Пришлось принимать бой.