Борис Егоров - Продолжение следует...

В. В. Бутылкин вспоминает:

«...Весь участок реки задымлён. В лодке напряжённое молчание. Только тяжёлое дыхание гребцов. На носу пулемётчик изготовился вести огонь. Рядом со мной ефрейтор Колодий со своей рацией. Перевалили середину реки, ударил немецкий пулемёт. Разорвался снаряд. „Надбавь!“ — крикнул гребцам старший. Снова разрывы. Тонет соседняя лодка. Из лодки наши ведут огонь. „Рация, товарищ командир!“ Её разбил осколок снаряда. Колодий в крови, но он не чувствует ран, главная беда — как быть без радиостанции. На берегу взметнулись разрывы наших снарядов. Полегчало. Люди прыгают в воду и идут вперёд... Впереди — мощная фигура Кулешова. Пригнувшись, на бегу строчит из автомата. Вышибли немцев из первой траншеи. Ворвались во вторую. Фашисты отходили. Наши товарищи так увлеклись преследованием, что комбату пришлось их остановить и возвратить несколько назад: „Откусили столько, что не проглотишь... Окапывайся!“ — приказал Кулешов. Солдаты отрывали ровики, поправляли траншеи. Знали — наличными силами нужно держаться весь день до темноты. Кто-то притащил пленного. Сунули в лодку и отправили на тот берег. И вот начались контратаки. Для корректировки огня у меня остались лишь сигнальные ракеты. Приходилось вызывать огонь артиллерии, рискуя и самим попасть под него, так как противник почти вплотную подходил к нам. Все, кто мог держать оружие, вместе отбивались от немцев, отразив за день больше двадцати контратак».

В книге генерала армии Батова на вкладке помещён портрет В. В. Бутылкина — молоденького лейтенанта с орденом Красной Звезды.

Когда мы встретились, я сказал Виктору, что о том, как он форсировал Днепр, уже прочитал.

Он ответил:

— Да, было такое дело. Чуть не скинули назад в воду. Но ведь не скинули!

Начал он войну с Сухиничей в сорок втором. Прошёл ту лесенку, по которой прошагали на фронте многие «спецы»: командир топовзвода, начальник разведки дивизиона, командир батареи, начальник разведки полка...

В Белоруссии был ранен в живот и в позвоночник.

Долгие месяцы провёл Виктор в госпитале, в строй вернулся в Германии.

Недавно бывший командир 69-й стрелковой дивизии генерал И. А. Кузовков пригласил Виктора в путешествие по местам боёв. Взяли с собой старые карты и отправились в путь.

И ещё раз был Герой Советского Союза доктор военных наук полковник-инженер Бутылкин на местах минувших боёв — когда ветераны дивизии ездили на открытие памятника павшим при форсировании Днепра.

...В спецшколе шли экзамены. Преподаватель пригласил к столу ученика, предложил тянуть билет.

— Какая тема вам досталась?

— Бородинское сражение.

После подготовки ученик вышел отвечать. Говорил он нечётко, сбивался, и тогда преподаватель сказал:

— Я знаю вас как человека способного. Но, видимо, в последние дни вы были заняты чем-то другим, только не историей. Ставлю двойку. Экзамен будете пересдавать.

Пересдавать пришлось дважды. Первый раз через несколько дней, второй раз много позже.

...Шла зима 1942 года. Мела снегами, душила морозами. Лютовала над полями подмосковных сражений.

Наступая, части Красной Армии подошли к Бородину. И здесь, в районе Бородинского поля, разгорелись тяжёлые бои.

В них участвовала батарея молодого лейтенанта, недавно окончившего артиллерийское училище. Наблюдательный пункт батареи находился в расположении пехоты, у самого переднего края.

Однажды вечером, когда огонь поутих, лейтенанта вызвали в штаб. Едва он вышел из траншеи и сделал первые шаги, как увидел лежавшего на снегу командира. Тронул его несколько раз рукой — тот в ответ только слабо простонал. Рядом с раненым чернела воронка от снаряда.

Лейтенант взвалил раненого на спину и понёс в тыл. Шёл, увязая в глубоком снегу. Несколько раз ложился: пережидал немецкие артналёты.

Потом поднимался и снова шагал, шатаясь от усталости. Шагал три километра, пока, наконец, добрался до леса, где раскинул палатки медсанбат.

Лейтенант вошёл в одну из палаток, бережно опустил раненого на скамейку и только тут, при свете «летучей мыши», увидел его лицо. Знакомое лицо.

Батальонный комиссар, которого он принёс с передовой, был тем преподавателем, который некогда поставил ему двойку на экзаменах.

Комиссар на несколько минут открыл глаза.

Они узнали друг друга.

Лейтенант отправился в штаб, потом вернулся в медсанбат и до рассвета сидел у постели раненого. Батальонный комиссар лежал без сознания. Не вернулось оно к нему и утром, когда лейтенант уходил в бой, в Бородинский бой.

Надевая шапку, лейтенант сказал медсестре:

— Вы уж посмотрите... Очень прошу... Скоро в госпиталь отправите?

— Это ваш родственник?

— Да. И передайте ему, пожалуйста, вот эту книгу, если он до отправки отсюда придёт в себя. А если нет, положите в его личные вещи.

Когда батальонному комиссару стало лучше, медсестра выполнила просьбу лейтенанта.

Книга, оставленная им, называлась: «М. Ю. Лермонтов. Избранное». На титульном листе надпись: «Самое любимое — любимому учителю. С.» Из книги торчала полоска бумаги, закладка. На ней — тем же почерком: «Помните, как вы закатили мне двойку за незнание материала 1812 года? Что бы вы мне сейчас поставили на Бородинском поле? С.»

Закладка лежала на той странице, где было напечатано «Бородино».

Кто же они — люди, о которых я рассказываю? Учитель — И. Арцис, бывший директор нашей спецшколы и преподаватель истории. Он ушёл на фронт в июне сорок первого и воевал до конца — до победы. Ныне он доцент кафедры научного коммунизма в одном из московских вузов, ведёт большую общественную работу, выступает с лекциями.

А ученик — А. Сибиряков, офицер, отличившийся во многих сражениях Отечественной войны.

После её окончания ветераны не раз встречались и, конечно, вспоминали Бородинский бой.

Мне рассказали.

Однажды бывшую преподавательницу литературы в пятой спецшколе Наталью Ивановну Бражник посетила гостья из Франции.

Незнакомая молодая женщина, стоявшая на пороге, с трудом произнесла по-русски:

— Вы будете Наталья Ивановна?

— Да, да.

Гостья обрадовалась:

— Я к вам. Вы говорите по-французски?

По-французски Наталья Ивановна говорила хорошо. Она училась в гимназии, окончила в Петербурге Бестужевские курсы. Была человеком широко образованным и бесконечно обаятельным. И ещё: она была очень красива. Красива той удивительной спокойной, царственной красотой, которая не увядает с годами.

Писала учебники, преподавала литературу.

Ребята, пришедшие в спецшколу и только что надевшие военную форму, рассуждали так: литература — третий план, пусть учат её те, кто в институты собираются, а наше дело — артиллерия.