Борис Егоров - Продолжение следует...

Сказал:

— Это мой прощальный подарок. Будь мужественной, мать!

С фронта лейтенант прислал домой четыре коротких письма. Писал, что жив-здоров, что всё в порядке, сообщал: осваивает украинский язык, учится верховой езде, получил подарок от женщин Ташкента — папиросы, платки.

Последний раз он написал 3 сентября 1941 года. Потом писем не стало. А те, что отправляла на фронт Элиза, возвращались назад. В феврале сорок второго она получила извещение, что её сын пропал без вести.

«Ещё не известно, где он погиб, — пишет „Армее рундшау“. — Однако его имя навечно причислено к именам тех незабвенных героев, которые отдали свою жизнь в тяжёлые для Германии времена за лучшее будущее, будущее, которое стало настоящим в нашей Германской Демократической Республике».

«Армее рундшау» называет последний адрес Густава Шютца — полевая почта 724/739, называет полк — 739-й гаубичный и просит откликнуться всех тех, кто знал Густава и кому известно об обстоятельствах его гибели.

...А может быть, Шютц, пропавший без вести осенью сорок первого, остался жив, оказался среди партизан и воевал в Югославии?

Меня волнует переплетение судеб людей, связанных одним священным делом — борьбой с фашизмом.

Два парня, русский и немец, сидели за одной партой в военной школе. Русский попал в плен и оказался в концлагере. Немец воевал с гитлеровцами и пал в этой борьбе. Русский едет в Германию, на родину товарища, и пытается выяснить судьбу сына коммуниста, депутата рейхстага. А потом сын известного большевика, генерал, встречается в Берлине со старой коммунисткой, у которой героями умерли и муж, и сын...

Жизнь являет сюжеты, каких порою не родит писательская фантазия.

В книге Гольденвейзера «Вблизи Толстого» приводится весьма знаменательное высказывание великого писателя: «Мне кажется, что со временем вообще перестанут выдумывать художественные произведения. Будет совестно сочинять про какого-нибудь вымышленного Ивана Ивановича или Марью Петровну. Писатели, если они будут, будут не сочинять, а только рассказывать то значительное или интересное, что им случалось наблюдать в жизни».

Возможно, в этих словах есть известное преувеличение, но мы постоянно видим, как растёт у читателей и зрителей интерес к телерассказам, очеркам, мемуарам, документальным фильмам.

О Леониде Андрееве говорили, что он, увидев какой-либо предмет, может придумать сюжет на тему этого предмета.

...В одной из витрин музея помещён металлический портсигар с глубокой вмятиной.

Не надо выдумывать историю этого портсигара. Она известна: жили в одном и том же доме и учились в одной и той же спецшколе два друга — Всеволод Кореневский и Евгений Черенков. И при расставании Черенков подарил товарищу портсигар. Каждый раз, доставая его из кармана, вспоминал на фронте Всеволод своего друга. Всю войну прошёл он с этим подарком, и стал ему портсигар ещё дороже, когда защитил его от вражеской пули... Вот тогда-то и появилась на металле его крышки вмятина. Папиросы туда уже не укладывались, но с портсигаром Всеволод не расставался: он стал для него талисманом.

Кузя, мой сосед по койке в краковском госпитале, говорил:

— Каждый раз, как только проснусь, мне приходят в голову слова песни: «Ты ждёшь, Лизавета, от друга привета». У меня с них начинался фронтовой день. Помурлычу-помурлычу: «Одержим победу — к тебе я приеду» — и умываться... В каких только переделках я не был — и ни царапины. А в тот день, когда меня ранило, забыл я про песню, встал и сразу умываться пошёл...

Не улыбайтесь, суровые материалисты, по поводу суеверий и предрассудков. Так хочется человеку на фронте, чтобы осколком его не задело и пули просвистели мимо! И пусть с ним будет повреждённый пулей портсигар, пусть верит он, что его хранят дружба и песня!

Будьте, материалисты, немножечко поэтами!

Традиционные встречи «спецов» второй артшколы проходят теперь в стенах музея. Вот как сообщила об одной из них газета «Красная звезда»:

«Более сотни офицеров и генералов собрались в помещении 29-й школы столицы. На встрече с воспоминаниями выступили бывший военный руководитель школы полковник запаса Е. Левит, преподаватели Ф. Коровкин, С. Гуревич и другие. В почётном карауле у Знамени школы стояли учащиеся первого выпуска генерал-майор Б. Ерёмин и генерал-майор инженерно-технической службы В. Щеулов».

Оргкомитет собрал деньги и заказал значки. Они будут вручены всем, кто окончил некогда вторую спецшколу. А преподаватели и ученики нынешней 29-й школы за успехи в оборонной работе этими значками по решению оргкомитета ветеранов тоже будут награждаться.

А пока значков нет, экскурсоводы музея, пионеры и комсомольцы, носят на груди отличительный знак: чёрную артиллерийскую петлицу на банте из ленты ордена Славы.

Здесь, в музее, ребята отмечают День Победы. Празднично, парадно одетые, приходят к мемориальным доскам с весенними цветами. Сюда, в музей, переносят пятиклассники свои занятия, когда читают поэму «Сын артиллериста». Тут толпятся ученики старших классов, когда им дают сочинение на вольную тему. Пишут о войне, о подвигах, о патриотизме.

В стенах Музея боевой славы артиллеристов пионеры дают клятву юнармейцев...

Сейчас это ребята в красных пионерских галстуках, со следами неосторожного обращения с чернилами на руках. А пройдут годы — и, может случиться, настанут минуты, когда к каждому из них история обратится с вопросом: «Ну, что ты можешь?»

Долго не могу уйти отсюда. Разговариваю с полковником Е. И. Левитом. Его теперь здесь можно встретить каждый день: он военрук 29-й школы, вернулся в те же стены, где был военруком тридцать лет назад. Это человек, который обладает огромными знаниями и опытом профессионального военного и замечательным даром педагога.

— Вы, Борис, смо́трите на спецшколу глазами ученика, хотя и прошли годы, — говорит он мне, — а я вижу её как преподаватель. Вы знаете, что самое замечательное было в этих школах? Ребята в них шли сами, сознательно. Они были достаточно взрослыми, чтобы определить свою будущую жизнь, но они всё равно оставались ребятами. Вы смотрели на себя как на взрослых, а мы, не подавая виду, смотрели на вас как на детей. Вы играли в военных, а мы поддерживали вашу игру. Вы жили дома, с родителями, и спецшкола не отняла у вас юности. Но такой вольный ваш статус нам, преподавателям, создавал ой-ой какие трудности. Дисциплинарный устав вы изучали, но он на вас целиком не распространялся. Как сохранить в подчинении сотни мальчишек? Всё держалось на пропаганде сознательной дисциплины и на авторитете командира и преподавателя. Казённому командиру и неинтересному преподавателю в спецшколе делать было нечего. Да таких и не присылали. Заботились о «спецах». И кто вышел из спецшкол? — Полковник обводит глазами стены музея. — Вышла настоящая комсомольская гвардия, молодая гвардия! И вышла неплохая военная интеллигенция. Вы же знаете, где ваши товарищи работают и кем...