Моше Натан - Битва за Иерусалим

«Есть у кого-нибудь граната?» — закричал Иоав. Получив гранату, он метнул ее, целя в крайний блиндаж, пулеметы которого простреливали все пространство перед траншейкой и делали невозможным дальнейшее продвижение. Граната попала в цель, взорвалась и вышвырнула наружу несколько стальных касок. В шуме стрельбы потонули зазвучавшие в блиндаже хрип и стоны.

Благодаря мужественной атаке Иоава были подавлены оба блиндажа и покончено, наконец, с укреплением в насыпи, потребовавшем столько жертв. Теперь оставалось двинуться по траншее на запад и достигнуть разветвления, где начиналась западная кольцевая траншея.

Иоаву, однако, не суждено было туда прийти. На пути он наткнулся на мощный, высокий блиндаж и снова попал под сильный и точный огонь. Он обвел глазами своих людей. Одни ранены, другие под градом пуль бегут согнувшись в поисках хоть какого-нибудь укрытия. Иоав понимал, что идти дальше под таким огнем — невозможно. Но он сознавал также, что еще раз повернуться спиной ему никак нельзя — парашютисты не отступают, о чем недавно ему уже пришлось вспомнить, когда он перед угрозой верной смерти отступил на несколько шагов.

Что было с Иоавом в последующие минуты и о чем он думал, не узнает уже никто. Может быть, он хотел своим подвигом стереть воспоминание о недавней слабости; или хотел доказать себе и другим, что достоин неписаных законов мужества, исповедуемых братством парашютистов. Так или иначе, он повел остатки своего взвода в новую атаку. Вперед любой ценой. Остановись он и на этот раз — как жить после этого!..

Он встал, поднялся на борт траншеи, служившей ему укрытием, и впереди остальных пошел на блиндаж. Пуля поймала его на бегу. Смертельная рана в грудь.

Сидевшие в окопах увидели, как он, словно споткнувшись, дернулся всем телом и упал наземь. Он охнул и издал тонкий протяжный крик. В секунды, оставшиеся до смерти, он успел взорвать цветную гранату, сигналя своим товарищам, что ранен. По-видимому, это было уже бессознательное инстинктивное движение.

«Мы смотрели, как он погибает рядом, и не могли даже подойти к нему и помочь, — говорит Авраам Эдут, — Все пространство было по-прежнему накрыто огнем. Нельзя было двинуться с места».

Рядом с местом, где погиб Иоав, находился Нафтали, посланный, как мы помним, Ниром в закуток одной из ближайших траншей, чтобы огнем из пулеметов пресекать попытки легионеров зайти парашютистам в тыл из кольцевой траншеи. Нафтали выбрал себе позицию чуть западнее и вел оттуда перестрелку то с одним, то с другим раненым легионером, которые прикидывались мертвыми и окапывались на низах траншеи. Так он дрался в одиночку, как вдруг увидел, что Иоав падает. «Он был в течение многих лет моим взводным, — говорит Нафтали, — и я его хорошо знал. Когда я увидал, как он падает мертвый, я больше не мог оставаться на месте: свихнусь, если тотчас что-нибудь не предприму. Кинулся с пулеметом наперевес в сторону блиндажа, откуда убили Иоава, и, когда начал стрелять, вижу, кончаются у меня патроны. Успел нырнуть в траншею, согнулся — меняю магазин. Вдруг толчок в спину. Оглядываюсь, думаю, кто-то из ребят по плечу хлопнул. Никого нет. Метрах в пяти от меня наш солдат — як нему: «На спине у меня что-нибудь вид-но?» Говорит: «В ранце дырка, и большая». Снял ранец, пополз к траншее. Понял, стряслось со мной что- то, а что именно, еще не догадываюсь. Забрал свое оружие — и к Ниру».

Нир увидел у Нафтали большую открытую рану и начал звать фельдшера. Но кровь лилась так обильно, что Ниру ничего другого не оставалось, как воспользоваться самым примитивным способом — засунуть в рану палец, пытаясь остановить кровь. Снова раздался крик: «Фельдшера!»

Фельдшер Игал, прошедший вплотную за атакующими всю дорогу по открытому склону, перевязывал людей Иоава, сраженных вражеским пулеметным огнем. Один из парашютистов, глядя, как он перебегает от раненого к раненому, как, лежа под беспрерывным градом пуль, накладывает повязки, восхищенно прошептал товарищу: «Глянь, вот это человек. Какое мужество!» Игал продолжал перевязывать под шквальным огнем, пока не появился ротный старшина и не заставил его лечь на землю: «Игал, права не имеешь подвергать себя такой опасности! — закричал он. — Ты единственный оставшийся у нас фельдшер». («Обошлось, — рассказывал Игал впоследствии, — пули меня не нащупали — я тощий»).

Игал бежал вперед, пока не добрался до траншеи, по которой продвигались солдаты Нира. По дороге ему попался один из взводных сержантов, паренек по имени Илан Арлем, лежавший на дне траншеи с распоротой ногой. «Будь они прокляты! — цедил он сквозь стиснутые зубы. — Они, гады, еще заплатят за мою ногу. Она им дорого обойдется». Игал опустился возле него на колени, чтобы наложить лубок, и обнаружил, что запасы его кончились. В соседнем блиндаже он нашел сломанное ружье. Оторвав от цевья ремень, вернулся к сержанту и с его помощью устроил ногу в импровизированном лубке. Затем, зарядив свой «узи», сказал на прощание Илану: «Жди спокойно еще немножко. Мы придем за тобой и вынесем».

Тем временем голос Нира продолжал звать фельдшера. Игал побежал вперед, пока не очутился перед Ниром, который все так же затыкал пальцем рану Нафтали. «Все в порядке, я беру его, — проговорил Игал. — Беги вперед». Между тем остатки взводов Иоава и Нира соединились. Вдруг траншею потряс сильный взрыв. Камни облицовки поколебались, в воздух взметнулся песок. Нир понял, что если он хочет уберечь людей от следующих разрывов, то должен немедленно уходить с этого места, где уже полегло так много солдат его роты. Он собрал людей и приказал тотчас отправляться на запад по траншее, опоясывающей холм Гив’ат-Хатахмошет.

Парашютисты Нира продвигались по западной траншее, переступая через трупы иорданцев — жертв артиллерийской подготовки и гранат, которыми безостановочно забрасывались блиндажи. Между павшими укрывались и притворившиеся мертвыми, поджидавшие наступающих парашютистов, чтобы заставить противника дорогой ценой заплатить за свою жизнь. Иорданцы встречали медленно продвигающихся солдат Нира гранатами. Путь перекрывался пулеметными очередями огневых точек на подъеме холма. Нир приказал двум пулеметчикам — Эйтану и Цуриэлю — перенести огонь из траншеи на эти цели.

Теперь каждый шаг стоил огромных усилий. Через каждые три метра — очередной, битком набитый легионерами блиндаж, соответственно и плотность огня, и расход гранат. Чем дальше, тем сильней становилось сопротивление, и продвигавшиеся, прокладывая дорогу по трупам, сами были на грани полного физического и нервного истощения.

Кровавый гнет боя и нечеловеческая усталость достигли критической точки. В самую последнюю минуту, казалось, за шаг до успеха все начинает рушиться и разваливаться. Огонь и рвущиеся под ногами гранаты довели это ощущение бессилия до. предела. В это тяжкое мгновение неожиданно сделал рывок Эйтан Наве, рослый, крепкого крестьянского сложения светловолосый красавец.