Моше Натан - Битва за Иерусалим

— Старайся незаметно двигаться поверху, — приказал Нир Эйтану. — Все, что увидишь, уничтожай.

Ни секунды не колеблясь, Эйтан выбрался из траншеи наверх, под огонь, теперь направленный со всех сторон на него, и быстро побежал вперед. Он опередил товарищей, шагавших внизу, в глубокой траншее. В него теперь били все стволы. Они строчили без устали, однако Эйтан, словно это его не касалось, продолжал свой сумасшедший бег.

«У меня было такое впечатление, — говорит Нир, — будто справа от меня стреляет тяжелый пулемет. Просто невероятная плотность огня, и такой же темп замены магазинов. В этот самый момент я вспомнил, что еще в дни состояния готовности Эйтан не давал мне покоя, требуя обеспечить всем необходимым для чистки пулемета снаряжением. «Иначе, — говорил он мне, — пулемет не будет работать». Когда я ему раздобыл все, что надо, я спросил: «Будет работать, Эйтан?» Он поднял большой палец: «И как еще!» Вспомнил я еще, что тогда все отправились в «Шекем» [15] «Шекем» — сеть обслуживания военнослужащих. , а он не пошел — остался чистить свое оружие. Потом я видел, как он запасается огромным количеством патронов».

Эйтан по-прежнему бежал над траншеей, на ходу стреляя длинными и точными очередями. Они косили и тех, кто находился вне траншеи, и тех, кто засел внутри, на ее поворотах и извилинах, и в десятках блиндажей по ее бокам. «Я добирался до входа в блиндаж и находил там десятки убитых легионеров, рассказывает Нир. — Сначала я не мог сообразить, кто их уложил. Так мы преодолели около тридцати метров. Эйтан прикрывал нас сверху, а мы прочесывали блиндажи изнутри».

Так продолжалось, пока «эскорт» пулеметного огня, сопровождавший его бег вдоль изгибов траншеи, не настиг Эйтана. Он был убит наповал пулей в голову и упал на бровку траншеи, над головами товарищей, которым мужество его самоотверженного сердца проложило путь.

Спустя несколько часов, когда было завершено покорение Гив’ат-Хатахмошет, в блиндажах, на пути, пройденном Эйтаном, насчитали около тридцати мертвых легионеров. «Только тогда мы по-настоящему осознали, — говорит Нир, — от какого количества смертей он нас спас».

Огонь со склонов холма после гибели Эйтана не прекратился, и Нир был вынужден приказать своему второму пулеметчику Цуриэлю выйти вместо Эйтана, чтобы прикрывать продвижение. Цуриэлем овладело чувство человека, которому предстоит поставить на кон собственную жизнь. Еще сильней заныли мышцы, сведенные от необходимости передвигаться все время согнувшись (пулемет и ранец с боеприпасами были слишком тяжелы даже для такого силача, как он). Он вылез на бровку траншеи, растянулся на земле и принялся, по собственному выражению, «играть в покер со смертью». Он был весь на виду, но, поскольку и здесь не забывал о заповеди «Постойте за ваши души», то огонь по противнику старался вести в движении, — чтобы не превратиться в неподвижную цель для блиндажа напротив.

Что он испытывал при этом? Цуриэль не из тех, кто много распространяется. «Я выполнял, что мне было сказано, — говорит он просто, — это все. Не боялся. Все время надеялся, что не получу таких приказов, но когда приказали — повиновался. Эта война не была моим личным делом. Это была борьба целого народа, и я понадобился, чтобы внести мой маленький вклад».

Чем ожесточенней и упорней становился бой, тем острей чувствовал Нир, что силы, которыми он располагает, на исходе. Большинство его солдат лежало в траншее ранеными и небоеспособными. Каждое движение приводило к новым потерям, и не было иного выхода, как приказывать шагать по раненым и топтать их, даже тяжелораненых, — иначе нельзя было продвигаться вперед.

Одновременно совершенно иссяк запас гранат и боеприпасов. Выяснилось, что нет ни людей, ни оружия — того «поршня», который давил бы на попавших в ловушку легионеров. Чем дальше, тем гуще становилась сеть боковых блиндажей («Там было понатыкано рядом друг с другом восемь блиндажей», — говорит Нир), а бой за каждый из них был все более и более упорным. Мало того, чуть не стряслась еще одна совершенно неожиданная беда: несколько солдат Дади вызвали танк, провели его на западные склоны холма и оттуда, сверху, направили его пушку на расположенные внизу блиндажи западной кольцевой траншеи. Никто из людей Дади при этом, конечно, не подозревал, что танк ударит как раз по месту, где дерутся парашютисты Нира. Нир, услыхав голоса солдат, корректирующих наводку, своевременно сообразил, что снаряд сейчас накроет его самого. Он поднял свой «узи» над траншеей и начал сигналить танкисту. Опасность была ликвидирована еще прежде, чем начался обстрел блиндажей.

Теперь люди Нира находились на расстоянии считанных метров от Большого блиндажа — того самого, что уже давно превратился в своеобразный «тромб», застопоривший всякое продвижение подразделений, которые направлялись к холму с востока, юга, запада. Эти подразделения, за чьими запутанными маршрутами мы проследили в нашем рассказе, теперь со всех сторон приблизились к холму, подобно сбегающимся к месту слияния в единый поток ручейкам.

Большой блиндаж представлял собой огневую позицию тяжелых пулеметов, тщательно укрытую на низах западного спуска, в самых недрах кольцевой траншеи. Поскольку весь он порос травой и его бетонированное перекрытие переходило в козырек над траншеей, заметить его сверху было не просто. Стены его были сооружены из армированного бетона толщиной в 40 сантиметров! Вместе они образовывали грозный, не поддающийся никакому тарану квадрат.

Внутри этого квадрата — рядом с порогом — была встроена вторая крепость из такого же армированного бетона той же толщины. Таким образом, гарнизон этого укрепления находился за двойными стенами сдвоенного блиндажа. Казалось, нет силы, которая могла бы выкурить его из этого укрытия и принудить к сдаче. «Был у них там склад оружия на целый месяц», — рассказывает Давид Шалом. Легионеры решили сражаться до конца: или сломить сопротивление атакующих, или пасть смертью храбрых.

Яки Хаймович, которого по мере развития событий мы оставили позади, где-то возле перекрестка ходов сообщения, соединяющихся с кольцевой траншеей, ведущей к Большому блиндажу, выбрался из пыли после взрыва брошенной в него гранаты. Он побежал вперед в направлении Большого блиндажа и оказался таким образом впереди отряда Дади, продвигавшегося в это же время по кольцевой траншее (отряд Нира шел навстречу с юга на север). Яки был остановлен градом осколков. Он осмотрелся и установил, что находится в траншее в полном одиночестве. Поначалу ему померещилась впереди, за углом, тень какого-то движения. Сердце у него сжалось. Он напрягся, пытаясь опознать, что там такое. Ни звука. Я остался один, подумал он, совершенно один. Ощущение одиночества и заброшенности наполнило его страхом. Он ощупал патронташ и обнаружил, что у него нет ни патронов, ни единой гранаты. Дальше идти нельзя — траншея тянулась вперед на целые 150 метров, а по бокам блиндажи, с засевшими в них легионерами, и укрыться некуда. Яки остался на месте, и когда появился Цвика из «вспомогательных», пропустил его и еще двух солдат вперед. Сам он вернулся в блиндаж, с которым ранее расправился, и там принялся набивать карманы гранатами из валявшихся ящиков. Заодно он промыл рану товарищу, которого нашел в том же блиндаже, а затем пошел по прямому отрезку кольцевой траншеи. По пути он увидел, что его ожидало бы, если б он за несколько минут до того не расстрелял весь свой магазин: солдаты, которых он пропустил вперед, лежали на дне растерзанные выстрелом из базуки в нескольких шагах от места, где он разминулся с ними.