Моше Натан - Битва за Иерусалим

Внезапно послышалась команда приступить к эвакуации пострадавших также и отсюда.

Измученных, стонущих людей, в пропитанных кровью бинтах, поднимали с земли, невольно причиняя им нечеловеческую боль, и уносили в тыл. Места, где лежали раненые, можно было потом легко узнать по отпечаткам тел — вмятинам с валяющимися вокруг почерневшими осколками, разорванными патронташами и покрытыми копотью клочьями одежды.

Небольшая группа парашютистов сошлась у одного из блиндажей. Перед зияющим входом в блиндаж лежала оторванная нога в ботинке парашютиста. Обгорелый кошель и свежие потоки крови на бетоне стены довершали жуткую картину.

— Наш, — негромко проронил кто-то.

— Это был Менахем, — медленно проговорил другой. — Прямое попадание… Мина.

Раненые, которые могли передвигаться самостоятельно, выползли из траншей и тащились, как призраки, в сторону квартала Паги на перевязочный пункт. С холма Гив’ат-Хамивтар с грозной точностью продолжали вести огонь снайперы. «Я шел зигзагами, — рассказывает один из раненых, — чтобы поменьше маячить на мушке у снайперов Хамив тара. Я знал также, что на дороге есть мины, и старался наступать на следы тех, кто прошел тут до меня. Когда я, наконец, добрался до перевязочного пункта, мне сказали, что лицо у меня в крови. Боли я не чувствовал».

За ним ковыляли другие — из последних сил, группа за группой. У одного в голове дыра, другой весь нашпигован осколками гранаты, у третьего разорваны мышцы руки. Все старались передвигаться без посторонней помощи. Кто мог, и теперь не выпускал оружия. Они шли в сиянии солнца, освещающего их со спины. Тот, кто в то утро видел этих людей, спускавшихся по склону от Полицейской школы к кварталу Паги, — вовеки этого не забудет.

Несколько раненых с провожатыми-однополчанами добравшись до площади перед Полицейской школой, повстречались там со своим командиром До диком. Он насчитал лишь семь бойцов. «Где же вся рота?» — спросил он тревожно. Лицо его было бледно. Он старался поменьше разговаривать, так как ночью во время боя окончательно сорвал голос, и был страшно потрясен тем, что постигло его людей. Не имея пока возможности провести поверку, Додик, однако, полагал, что от всей роты уцелело немногим больше той горсточки раненых, которая ему повстречалась.

«Когда в то утро меня увидел Додик, — рассказывает фельдшер Игал, — я был весь измазан кровью. Он подошел и несколько раз крепко похлопал меня по плечу. Он не сказал ни слова, но этот жест был выразительнее любой речи… У меня было такое чувство, будто в этот момент он вручил мне великую награду…»

Один за другим раненые начали прибывать на перевязочный пункт, принявший с начала прорыва и до утра около 90 пострадавших и 30 убитых. Нужно было немедленно вызвать дополнительные санитарные машины, чтобы как можно скорее доставить людей в больницы, сделать десятки экстренных операций для спасения их жизни. Многие, проявившие себя героями на поле боя, удивительно держались и в этот трудный час, дожидаясь на перевязочном пункте своей очереди. «Нет слов, чтобы описать мужественное поведение раненых, — говорит врач 6-го полка доктор Франд. — Я говорю это как травматолог, который повседневно имеет дело с травмами после автомобильных аварий и других несчастий. Были периоды, когда на перевязочном пункте полка скапливалось одновременно 25–30 человек, в том числе с тяжелейшими ранами: невзирая на это, мы не слышали ни стона, ни звука».

Рядом с перевязочным пунктом 6-го полка всю ночь находились «старички» полка Хаима Гури. При них парашютисты ушли в прорыв, на штурм укреплений, и у «старичков» теперь на глаза навернулись слезы душевного волнения и восхищения («Что тебе сказать, они шли и буквально разбивали себе головы о стену огня»); «старишси» слышали, как парашютисты дерутся в нескольких десятках метров от них, следили за языками пламени, вспышками и взрывами на холме. Они с трепетом ловили звуки рукопашной, крики, обрывки восклицаний на иврите и арабском. Вот зрелище, увиденное ими на рассвете. «Утром пошли мы в Полицейскую школу, — рассказывает Хаим Гури, — и по дороге увидели искромсанные тела, оторванные руки, людей с распоротыми животами. Одежда встречных была залита кровью. Руки красные. Видели мы и трупы иорданцев в траншеях. Вокруг горели машины и постройки. Мы шагали мимо разрушенных стен, по разбитому стеклу и целым россыпям полу- обгорелых канцелярских бумаг и документов. Кое-где еще лежали наши раненые, которым оказывали помощь их товарищи. А дальше, возле холма, были сложены в ряд и накрыты одеялами мертвые, еще не увезенные парашютисты. Рядом грузовик. Вокруг десятками валялись трупы иорданцев: навзничь, с раскинутыми руками и ничком, как упали. Кто не свалился сверху, был застигнут смертью в траншеях и блиндажах.

Даже те из нас, кто не раз бывал в боях и видел смерть, были полностью ошеломлены видом этого зрелища, которое свидетельствовало о том, насколько отбушевавший бой был ожесточенным и беспощадным».

Приостановим на некоторое время бег событий, чтобы рассказать историю одного из воинов — фельдшера Дидье, который, как и многие другие, был ранен на подступах к холму.

«Очень приятно! Меня зовут Дидье Гутель, — сказал Дидье своему гостю в больнице Хадасса через несколько дней после окончания битвы. — Да, конечно, ты угадал: я из Франции. Еще две недели — и будет пять лет, как я в стране. Во Франции закончил среднюю школу, приехал сюда как турист и остался как оле. Спустя шесть месяцев был призван в парашютисты. Есть у меня еще и брат, который тоже воевал в Иерусалиме».

Он лежит с ампутированной рукой на больничной койке, машинально перебирает кистью здоровой руки конфеты и неторопливо рассказывает свою историю, прослушав которую, нетрудно догадаться, почему он пользуется всеобщей любовью у своих товарищей и командиров.

«Перед тем, как мы пошли в бой, я думал о возможности погибнуть. Но что такое погибнуть? Не вернуться оттуда, куда идем. Сначала это выглядит, что там говорить, туманно… Так что настоящий страх меня обуял, только когда я увидел первого убитого. Это был на редкость рослый парень, настоящий силач. Кажется, совершенно цел, не видно даже царапины. Лицо будто залито серой массой — как маска из пластика. Осмотрел его наш второй ротный фельдшер Игал и тоже ничего не нашел. «Может, контузило?» — говорю. Перевернули на живот. (Для этого потребовалось четыре человека, такой вес!). Когда перевернули, увидели, что рука раздроблена и вся спина залита кровью. Тело совершенно холодное.

Вид этого силача-покойника — первое, что заставило меня очнуться и со всей силой ощутить возможность. смерти. До этого все походило на учения, хотя мы все время шагали по вражеским трупам.