Моше Натан - Битва за Иерусалим

Теперь бой из вади перенесся к домам, расположенным на подъеме к шоссе. Отступившие в эти дома легионеры повели прицельную стрельбу по парашю- ТИСТИМ,ПРОДВИГИВШИМСЯ вверх, чтобы выйти на шоссе и соединиться с основными силами. Нескольких ранило, один был убит. Остальным удалось прорваться и выйти на шоссе, ведущее к музею Рокфеллера.

Это шоссе, которым овладели подразделения За- муша и Мусы (не подавив при этом в прилегающих домах очаги сопротивления), превратилось теперь в арену жестокого уличного боя. Особо опасными были схватки со снайперами. Они хорошо укрепились и стойко держались, невзирая на поражение легиона.

О бое рассказывает один из многих его участников, вестовой командира полка Узи — Авраам Хай:

«Я бежал в поисках командира полка и на обочинах шоссе увидел массу раненых. Это потрясло меня. Вдруг я услыхал, как из какого-то дома мне кричат: «Берегись! Внутри легионеры!». Остановился, толкнул дверь. Вхожу, держа «узи» наготове. Увидел двоих с поднятыми руками. Я вывел их из дому и приказал лечь на асфальт. У старшего был протез ноги. Обыскивая его, чтобы проверить, нет ли на нем оружия, я старался действовать поделикатней. Вдруг замечаю, что его молодой напарник протягивает руку к башмаку. Блеснул металл, и я не сразу сумел сообразить, что это такое. Мелькнула мысль — может быть, молодой тоже на протезе, но я все-таки выстрелил ему в руку, одновременно испытывая стыд и угрызения совести. Но затем, обыскивая его, я обнаружил нож с выскакивающим 25-сантиметровым лезвием. Он хотел зарезать меня. Я застрелил его. Старшего взял в плен. По дороге на сборный пункт он сказал мне по-арабски: «Ты убил моего сына». Он завыл и заплакал: «Ты убил моего единственного сына». Я не мог вынести его страшного горя и пытался его уверить, что сын не убит, у него только прострелена рука. Вернувшись к трупу, я установил, что это был легионер, переодетый в штатское. Таких было много. Оки сбрасывали форму и, переодевшись в гражданское, продолжали драться».

В соседних домах на крышах, лестничных клетках и у оконных проемов шли поединки снайперов.

Авраам Хай во второй раз добрался до перевязочного пункта и возле порога был встречен выстрелами. Ему удалось, изогнувшись своим тщедушным телом, благополучно юркнуть в дверь. «3асел над нами распроклятый снайпер, — сказали ему внутри, — не дает ни выйти, ни вынести раненых. Что-то надо предпринять». Авраам решил сам залезть на крышу и убрать снайпера. По дороге его начали терзать сомнения. Как только выберусь на крышу, подумал он, окажусь у него на мушке. И и р опал о. Вернуться? Нет… Теперь поздно отступать. Будь что будет, но надо идти вперед. Нельзя допустить, чтобы вход в перевязочный пункт был закрыт. Со снайпером нужно справиться. Он с маху перескочил через несколько ступенек и вскоре очутился на чердаке. Только он приготовился сделать очередной шаг, как воздух рассекло знакомым свистом. Он нырнул в сторону, и предназначавшаяся ему пуля впилась в носок ботинка. «Попался я этой гадине», — сказал себе Авраам и, распластавшись на полу, попробовал ползти вперед. Осторожно преодолел невысокие, 60-сантиметровые перильца. Пули так и стегали вокруг. От страшного возбуждения у него почти перехватило дыхание. Наконец он выбрался к спасительному парапету, съежился в комок и принялся отчаянно вертеться во все стороны, пытаясь укрыть свое тело. Убедился, что ноги от пуль не спрятать.

Ползли секунды. «У него, у гада, есть время», — сокрушался Авраам. Он прижался к парапету, отдавая себе полный отчет в своем незавидном положении — угодившей в бутылку мыши, подстерегаемой котом. Легионер то и дело постреливал, царапая пулями стенку и осыпая пылью спрятавшегося за ней Авраама. Сукин сын, еще прикончит меня, — подумал он. Мысль оборвал знакомый свист. («Он загнал меня в угол и буквально не давал пошевелиться, вспоминал потом Авраам. — Двинься я с места, это было бы верной смертью»).

Легионер продолжал посылать пулю за пулей — по пуле в минуту. Авраам время от времени отвечал одиночными выстрелами, истощавшими и без того небогатый запас в его магазине. Если я буду продолжать в том же духе, подумал он, я вообще окажусь безоружным. Тем не менее он стрелял — просто, чтобы заявить о своем присутствии. Минута шла за минутой, и в Аврааме крепло ощущение, что он становится все более легкой добычей для врага. Пока он лежал так, скорчившись под парапетом, перед ним прошла вся его жизнь: ровно двадцать два с половиной года. «Мне тогда вспомнилось, — говорит он, — как я приехал в страну из Йемена и как потом мечтал стать парашютистом».

Он знал, что как только иссякнут патроны, ему конец. И вдруг произошло нечто такое, на что он меньше всего мог надеяться. Снайпер, который так долго его стерег, не давая секундной передышки, вдруг вздумал оставить свое место и перебраться к одному из соседних окон. Очевидно, чтобы переменить позицию и засечь Авраама под более выгодным углом. Но теперь Авраам следил за каждым его движением. Он видел, как тот перебирается к другому окну. Оно было распахнуто, но задернуто слегка колебавшейся на летнем ветру занавеской. На ней отразился темный силуэт легионера. Авраам использовал подаренный ему драгоценный шанс: он вскинул ружье и поразил врага.

Воцарилась тишина. Авраам вылез из своего укрытия, спустился на перевязочный пункт и там объявил: «Можете выносить и вносить кого хотите. Нет больше снайпера, который мог бы вам помешать».

К 8.00 передовые роты 7-го полка достигли конца своей трассы и были готовы устремиться к музею Рокфеллера, до которого теперь было недалеко. Командовавший этими подразделениями Узи п юдался в это время еще позади, организуя продвижение джипов с безоткатными пушками и эвакуационных бронетранспортеров, столкнувшихся с трудностями при преодолении полосы прорыва. Разделавшись с этим, он перенес свой командный пункт вперед, в один из домов Американского квартала. По дороге к передовой он решил связаться с комбригом, чтобы доложить ему, что полк, в общем и целом, справился со своей задачей и находится на подступах к музею Рокфеллера. Это был его первый выход на связь с комбригом, поскольку с самого начала атаки он избегал обременять Моти своими заботами, стараясь самостоятельно с ними справиться.

Об этом ра сскссывает Моти: «На протяжешш вымени, пока полки дрались в иорданской части Иерусалима, в помещении бригадного КП можно было подумать, что полки не воюют, роты бездействуют и никто не находится под огнем: тишина и спокойствие, если не считать шума взрывающихся снарядов. Ни слова по радио, ни единого доклада. Они эвакуировали раненых и шли вперед. Каждый раз, когда мы осмеливались запросить, что слышно, звучал один ответ: все в порядке, все по плану. У всех была только одна забота — эвакуировать раненых как положено».