Моше Натан - Битва за Иерусалим

Я вовсе не считаю, что, отправляясь под пулеметный огонь ради спасения людей, я тем самым совершил геройский поступок. Я лишь выполнял свой долг. Исполнение долга не делает из тебя героя. Порядочный человек не получает вознаграждения за порядочность. Только вор получает срок за воровство. Если рассуждать таким образом, то в ту ночь я скорее походил на человека, наткнувшегося на богатый клад. Передо мною открылись две возможности: либо вернуть находку владельцам — и доказать, что я человек порядочный и могу устоять перед соблазном; либо присвоить клад, изменив долгу совести. То, что я выбрал первое, не значит, что я заслуживаю вознаграждения. Сделал то, что был обязан сделать. Как бы я мог, в противном случае, любить свою профессию — работу с несовершеннолетними преступниками? Она ведь основана только на убеждении, что человек способен изменить, исправить, улучшить самого себя.

Я благодарю Бога за то, что для меня все закончилось, в общем, благополучно. Ничего серьезного».

У врача, лечившего Шиндлера, несколько иное мнение на этот счет. Шиндлер поступил к нему с обожженными руками и пальцами в ожоговых язвах. Обнаружились также два легких пулевых ранения. Он пришел на перевязочный пункт и спокойно заявил: «Видишь ли, доктор, я немножко обжегся. Как ты считаешь, возможно, стоит что-нибудь положить на руки? Врач посветил фо} арем и увидел, что кожа рук поражена и воспаленные мышцы обнажены. Поскольку раненые все прибывали, врач спросил Шиндлера, в состоянии ли он самостоятельно добраться до бригадного перевязочного пункта в музее Рокфеллера. «Что за вопрос?» — ответил Шиндлер и был таков «Как болезненны ожоги, не стоит объяснять, — говорит доктор Хадас. — У парня руки были обожжены, а он не только сам отправился на бригадный пункт, но даже не заикнулся о морфии, чтобы снять боль».

Одновременно с Шиндлером и после него было сделано несколько попыток вынести с моста раненых.

Каждый раз это вызывало ураганный огонь, и смельчакам приходилось думать о собственном спасении. Одних подстреливали, других ранило осколками мин и гранат. Но все же всем удалось выбраться — всем, кроме одного: капитана Яакова Илама (Бухмана).

Илам, — так рассказывают о нем товарищи, — был очень силен физически. Он занимался вольной борьбой и тяжелой атлетикой, что не помешало ему иметь ученую степень по философии и обожать музыку, которой он посвящал много времени. На войну он пошел, покинув студенческую скамью медицинского факультета.

Это была необычайно богатая натура. Таких гармоничных людей дарила человечеству лишь эпоха Ренессанса. Он умел ощущать и ценить все многообразие жизни. Любил обильно и вкусно поесть, умел наслаждаться дикой природой; и испытывал не меньшее наслаждение от изучения биографий великих музыкантов, от чтения книг Изхара и стихов Амихая.

Он увлеченно философствовал по поводу постулата Канта, насвистывал от начала до конца симфонию Брамса и с не меньшей заинтересованностью давал уроки дзюдо.

Теперь, решив отправиться на мост, Илам снял с себя ремень, оставил оружие и пошел в огонь («как спортсмен на утреннюю зарядку», — говорит Капуста). Он подхватил первого встретившегося ему раненого, поднял на свои широченные плечи и вынес его. Заметившие его иорданцы усилили огонь. Илам, пережидая, все время разговаривал с ранеными. «Держитесь, — кричал он им, — все будет в порядке! Мы придем за вами. Вы спасетесь!». Как только погасла осветительная ракета, он и еще один солдат вернулись на мост. Снова все осветилось, и тотчас же простучала очередь, пригвоздившая обоих к мостовому настилу. Солдату посчастливилось отползти и уйти живым. Илам лежал неподвижно. На одежде выступило большое красное пятно. По-видимому, он был убит на месте.

Между тем огонь не прекращался. Пулеметчика, который оставался под огнем и продолжал стрелять, ранило вновь. Получив третье ранение, он решил бросить пулемет, вползти на ограждение и спастись под мостом. Но силы изменили ему: он повис на парапете и при попытке перебраться на руках на другую сторону сорвался в вади, сломал челюсть и выбил зубы.

В то время как на мосту продолжались отчаянные попытки спасения раненых, Сассон находился в своем танке возле музея Рокфеллера. Неожиданно он услыхал окрик: «Ради Бога, поехали, спустимся вниз. Там на мосту все горит. Ребята наши там пропадают. Помоги спасти их!».

Сассон двинулся в сторону моста и как только миновал Львиные Ворота попал под огонь. Он слышал, как сотни пуль клюют броню машины («тук-тук-тук- тук-тук»). По дороге ему повстречались ожидавшие его, как всемогущего Бога-избавителя, разведчики. «Вам удалось уже кого-нибудь вытащить?»- прокричал он. «Еще нескольких надо спасти», — прозвучал ответ.

Сассон спустился к въезду на мост и начал стрелять из пушки по Стене. После первых же выстрелов стало ясно, что и эта попытка обречена на неудачу. Позиция на Стене, доминировавшая над мостом, была так надежно укреплена, что заставить ее замолчать было невозможно. Выстрелы танка только привели к усиленному ответному огню, к которому присоеди-нились и позиции по другую сторону моста. Хлынул ливень пуль, мин, снарядов. Пушка танка захлебнулась и прекратила огонь, а сам танк теперь разделил участь тех, кто был зажат в огненные тиски на мосту, мосту.

Сассон решил тотчас же вывести танк в мертвое пространство, чтобы через несколько минут повторить попытку, надеясь, что, пока он обстреливал Стену, разведчики сумели кого-нибудь вынести. После второй попытки на гусеницы залез разведчик: «Послушай. дважды ты спускался вниз. а мы не смогли никого вытащить. Въезжай на мост и остановись. Подучится вроде стенки. За нею мы и спасем ребят».

Это было опять одно из вечных недоразумений между танкистами и пехотой, которая почему-то полагает, будто стальная коробка танка заговорена от любого огня.

Сассон вскипел: «Что, мой танк гроб, что ли?!». У него не было времени растолковывать; ни один танкист в здравом уме и твердой памяти, зная, что танк невозможно развернуть, если не иметь по крайней мере десять метров для маневра, не погонит машину и не поставит ее поперек моста, чтобы намертво закупорить самого себя под огнем и уже никогда не тронуться с места.

— Ладно, — сказал он разведчику. — Я снова спущусь к мосту, но не полезу на него, чтобы там и остаться. Пробуйте спасти ребят под моим прикрытием.

Сассон спустился в третий раз и снова повел обстрел Стены, как вдруг послышалось завывание, и, как коршун из поднебесья, сверху спикировал противотанковый снаряд и разорвался рядом с машиной.

Сассон врубил задний ход, пропустив вперед два танка, которые тоже явились помочь в спасении раненых.