Моше Натан - Битва за Иерусалим

Когда он возвратился наверх к товарищам-танкистам, ожидавшим его у музея Рокфеллера, те бросились его обнимать. «Мы думали. — говорили они, — что тебя уже нет в живых».

Никто еще не знал, что же стряслось с их командиром Рафи. (Когда через несколько часов он возник перед ними бредущий со своим экипажем, им показалось, что к ним приближаются призраки, посланцы иного мира).

Моти, находившегося в это время в музее Рокфеллера, буквально захлестывало сообщениями об осложнениях на злополучном мосту. Го былитруднейшие минуты с начала войны: сначала ему доложили, что'на мосту застряли танки; затем, что их ошибка повторена разведчиками, тоже угодившими в западню. Мало того, стало известно, что командир танкового отряда отбился от своих и исчез.

Моти реагировал на эти известия десятками приказов, чтобы укрепить разваливающиеся подразделения и позаботиться о спасении людей. Необходимо было также продумать и ночную атаку на Августу, пока сорвавшуюся из-за трагических событий на мосту. Это наступление откладывалось с самого утра уже много раз и по разным причинам. Для Моти было несомненно, что ночью он должен атаковать, чего бы это ни стоило.

Через несколько минут Моти получил новое сообщение от командования Центральным сектором о том, что колонна иорданских «паттонов» приближается к расположению легиона на Августе. Моти тотчас взял микрофон и запросит разговор с генералом Наркисом.

— Данные о «паттонах» достоверны? — спросил он.

— Согласно имеющейся у нас информации — да! — ответил генерал.

— В таком случае предлагаю прекратить атаку на гряду и организовать оборону для отражения танков, — сказал Моти. — Нельзя, чтобы полк вышел наверх и оказался вовлеченным в ночной бой с танками на незнакомой местности. Считаю необходимым также эвакуировать крайние дома, обращенные к гряде. Если танки начнут на рассвете обстрел, лучше, чтобы там не было никого из солдат».

Обдумав доводы Моти, Паркис утвердил его предложения. Было решено возобновить атаку только при свете дня, когда поступят подробные сведения о силах противника. Был согласован также вопрос о введении в действие (перед атакой) авиации в том случае, если сообщение о танках подтвердится.

Моти приказал Амосу немедленно остановить продвижение танковой колонны и вернуться в район музея Рокфеллера. Затем он отдал приказ разведчикам после окончания эвакуационной операции собраться в домах напротив музея и готовиться к завтрашнему бою. 7-й полк, развернутый на улице Вади Джоз в ожидании наступления на Августу, также был отведен в дома на шоссе, чтобы занять оборону на случай танковой атаки.

Один из солдат полка включил в это время транзистор, передававший выступление военного комментатора генерала Хаима Герцога. Он услышал:

«Вспышки рвущихся мин и рокот легкого оружия наполняют сейчас воздушное пространство Иерусалима. Стрелки на часах Истории движутся, и мы все, затаив дыхание, следим за ними. Поколения евреев тысячелетиями будут вспоминать нас, маленькую горсточку евреев в государстве Израиль, которые не просто существовали, но создали эти минуты великого истори-ческого значения для народа Израиля».

И думая об этих минутах, которые мы переживаем, и о тех, что — я верю — еще впереди, я вспоминаю стихи поэта И.Д.Камзона:

Напротив Золотых Ворот — и бесконечно далеко от простосердечных строф Камзона, согревавших в эти минуты народ Израиля, — на мосту продолжалась тяжкая и кровопролитная борьба за спасение раненых.

Один из двух танков, вызванных спасателями в качестве дополнительного прикрытия, сполз к въезду на мост и попал под плотный, интенсивный пулеметный огонь, не прекращающийся четверть часа. После первого же удара танк вспыхнул и начал гореть. Три человека экипажа успели вовремя выскочить из кабин и спрыгнуть в вади. В тот же момент танк превратился в гигантский факел, а боезапас, взрываясь, стал во все стороны брызгать осколками. В течение двух часов в горящем танке рвались снаряды, и пламя беспощадно высвечивало беспомощно лежавших на мосту. Чего не успели снайперы, — а успели они многое, так как мишени были ярко освещены, — довершили горящие осколки. В такой ситуации от второго танка не могло быть проку. К тому же он был поврежден, еще не добравшись до моста. Командиру танка оставалось лишь повернуть назад и тащиться на захлебывающемся двигателе и полуразбитой ходовой части.

После долгих часов отчаянных усилий спасателей, лишь увеличивших число жертв, на мосту воцарилась тишина. Никто не мог сказать, есть ли там еще раненые и живы ли они. Тогда Капуста решил предпринять последнюю попытку — на сей раз, как он выразился, «по системе «тихо». Он собрал остаток своих людей, построил их в затылок друг другу и повел под мост в надежде установить связь с лежащими наверху. Когда солдаты со всеми предосторожностями приблизились к мосту, тишина стала абсолютной. Ракеты, взлетавшие то тут, то там, освещали мост, покинутый спасателями, поэтому Стена молчала. Моя идея, — говорит Капуста, — заключалась в том, чтобы поддержать у легионеров впечатление, что спасатели окончательно отчаялись и ушли. Поэтому, когда со Стены раздавались отдельные выстрелы, мы не отвечали, а при взлете осветительной ракеты весь наш ряд припадал к земле и не шевелился». Тишина нарушалась только взрывами танка. Он по-прежнему извергал свое горящее нутро.

Капуста достиг русла вади и прочесал его, выясняя, нет ли здесь кого-нибудь из тех, кто спрыгнул с моста и не мог уйти из-за ранения или перелома.

К этим поискам присоединился Меир Хар-Цион — прославленный участник ответных операций. В дни готовности он попросил, чтобы его зачислили в отряд Капусты, — тот самый, который сам он некогда основал и которым командовал. «Я, конечно, дал согласие, — говорит Капуста. — Сначала я даже хотел передать ему командование, но он отказался: «Всегда я командовал тобою, заявил он мне, — теперь покомандуй ты».

Так оно и было. Два ветерана, вместе воевавшие в одном взводе и одной роте (в знаменитом 101-м подразделении) и даже одновременно раненые (в операции при Эль-Рава), вместе оказались и в Иерусалиме. Теперь они шарили по дну вади, натыкаясь на разбросанное обмундирование, но не находили ни души. Капуста начал громко выкликать имена пропавших. Ответа не было. Он боялся, что его крики снова вызовут огонь со Стены, но вражеские пулеметы и минометы молчали. Капуста снова закричал: «Бухман, Гросс, мы здесь! Ребята, мы здесь!». Капуста взобрался на водопроводную трубу, поднялся до мостового ограждения и повис на парапете. От горящего, продолжавшего взрываться танка на мосту было светло, как днем.