Алексей Гарри - Рассказы о Котовском

— Возьму и девять, как усядутся только А машина вытянет, она ведь у меня, сами знаете, особенная! Да и дорога гладкая…

Особенными были не только машина, но и шофер. По его словам, на этой машине он обслуживал великого князя, первого главнокомандующего царской армией в мировой войне. Автомобиль семиместный, открытый, фирмы «Роллс-Ройс», изготовленный по специальному заказу, был якобы в свое время прислан английским королем в подарок дяде-русского царя Николаю Николаевичу Романову. Потом шофер и машина обслуживали деникинского генерала Стесселя.

Новый хозяин произвел своего шофера в прапорщики, почему Котовский и величал его «вашим благородием». Когда красные войска разгромили группу Стесселя под Одессой, «роллс-ройс» в числе прочих трофеев достался Котовскому. Шофера он менять не стал, да это было и невозможно где взять другого специалиста на заказную машину?

Котовскому не пришлось пожалеть о своем рискованном выборе. Шофер оказался человеком большой храбрости. Не раз проверил комбриг его мужество в опасных переделках.

Как-то Котовский заскочил на своей машине в село, занятое петлюровской бандой. Плохо пришлось бы седокам машины да, возможно, и самому Николаю Николаевичу, если б не его находчивость. Он не растерялся, мгновенно разрегулировал подачу смеси, и машина стала ураганным огнем стрелять из глушителя черным дымом и пламенем. Бандиты разбежались, решив, что на них наскочил броневик. Воспользовавшись их замешательством, шофер дал газ и был таков…

Котовский немало гордился выдержкой своего водителя и любил перед гостями похвастаться его самообладанием. Приедут, бывало, командиры из соседних частей, Котовский повезет их по своим полкам на машине. А где-нибудь в поле выхватит пистолет и выстрелит над самым ухом шофера. Николай Николаевич не вздрогнет, не шелохнется. Выждет для приличия с полминуты, потом спросит очень спокойно, не оборачиваясь:

— Что-нибудь случилось, товарищ комбриг?

А гости диву даются… Вот это выдержка!

Этому-то особенному шоферу Котовский, не колеблясь, решил довериться в предстоящем опасном путешествии. Он только предупредил его:

— Учтите, ваше благородие, домой поедем ночью. Гнать придется вовсю, конвой наш отстанет. Поджидать его не будем, как утром… Чего доброго, снова обстреляют, а то и попробуют напасть. Бандиты в темноте наглеют.

Бывший деникинский прапорщик пожал плечами и небрежно махнул рукой…

С наступлением темноты адъютант командующего привел Ектова под конвоем двух чекистов. Комбриг мельком глянул на них; он был прекрасным физиономистом, ему и одного взгляда было достаточно, чтобы раскусить человека. А тут нужно было быть начеку в обществе этих конвоиров предстояло совершить довольно рискованное ночное путешествие по наводненной бандитами местности; в таких делах Котовский привык доверять только своему мнению, своей интуиции.

Но с первого же взгляда на спутников Ектова комбриг успокоился. Два рослых латыша, по сложению атлеты, вооружены были до зубов маузеры в деревянных кобурах, кавказские кинжалы с насечкой, да еще на поясе трофейные английские гранаты-лимонки. Ребята, видать, бывалые. У них, наверное, в запасе имелось еще по одному пистолету — если не в заднем кармане брюк, то в рукаве.

Оба чекиста были на редкость молчаливыми, наружно— флегматичны, подтянуты и выдержанны. Котовскому приходилось в годы революции встречать таких людей, и чаще всего латышей. Он знал подобных бесстрашных, дисциплинированных и непоколебимых исполнителей. Такие, если это потребуется, и на смерть пойдут спокойно, молча. Так оба латыша себя и проявили при первом знакомстве — до самого Медного не проронили ни звука.

Ектова посадили на заднее сиденье, в центре. По бокам уселись конвоиры. Двое с ручными пулеметами заняли откидные сиденья, еще двое разместились на полу. Котовский занял место рядом с шофером.

До Медного промчались без приключений. Ночь была лунная, светлая. Николай Николаевич почти и фар не включал. Бандиты на этот раз не подавали признаков жизни не обстреляли ни машины, ни конного отряда…

Котовский решил поселить Ектова вместе с его спутниками у себя. Комбриг помещался в двухэтажном кирпичном доме. В нижнем этаже была когда-то лавка. Сам лавочник с семьей давно сбежал, оставив дом и усадьбу на попечение горбатого придурковатого брата. Горбун на первых порах держал себя развязно. Но когда в подвалах лавки сотрудники особого отдела бригады, сбив пудовые замки, обнаружили спрятанные под пустыми ящиками пулемет и с десяток винтовок, брат домовладельца стал тише воды, ниже травы. Он старался никому не показываться на глаза и целыми днями пропадал в своей каморке. Ординарцы связи приглядывали за ним — почти все время он стоял на коленях у иконостаса и бил земные поклоны…

Днем Ектов не выходил из своей комнаты, спал или беседовал с Котовским, ночью его в плаще с капюшоном выводили в сад. При нем попеременно дежурили молчаливые латыши. В Медном Ектова хорошо знали, но Котовский совместно с начальником особого отдела Гажаловым организовал дело так, что бывшего начальника штаба антоновских банд за время его первого пребывания здесь не видал не только никто из местных жителей, но и очень мало кто из котовцев.

Котовский беседовал с Ектовым по нескольку раз в день. Для задуманной им операции необхо-димо было полностью изучить его психологию.

Во время этих бесед Ектов то и дело с тревогой спрашивал:

— Григорий Иванович… А как вы думаете? Товарищ Дзержинский не обманул меня? Насчет семьи?

Котовский как мог успокаивал его.

Ектов ненавидел и презирал своего бывшего командира. Антонова он называл не иначе, как пустобрех, мальчишка, трепач, фанфарон! Ектов рассказал Котовскому одну деталь об Антонове, которая для комбрига явилась ценной находкой, в то время как сам Павел Тимофеевич не придавал ей никакого значения и ни словом не обмолвился о ней на допросах в Москве.

За несколько дней до того, как Ектов уехал в Москву, Антонов приказал написать обращение к своим войскам, в котором сообщал, будто бы на Дону и на Кубани вспыхнуло антисоветское восстание и белые казаки собираются в ближайшее время присоединиться к тамбовским бандам.

— Вот так, Григорий Иванович, — вспоминал Ектов, — пустобрех поднимал дух в своих, прости господи, войсках. И даже фамилию придумал командует-де, мол, доблестными казаками атаман Фролов, бывший заместитель покойного атамана Каледина…

Вообще говоря, в этом была доля истины летом 1921 года на Кубани и на Дону действительно вспыхнуло кулацкое восстание, но оно было быстро ликвидировано частями Первой Конной армии. Слух об этом какими-то путями мог дойти до Антонова. Казачье восстание летом 1921 года носило сугубо местный характер, никакого «атамана Фролова» среди его главарей не было; белые донцы и кубанцы вовсе не собирались идти на помощь тамбовским бандитам, да и вряд ли они знали об их существовании…