Михель Гавен - Дорогая Альма

— Возможно, он и вовсе не приедет? — предположила Маренн, насторожившись.

— Нет, ни в коем случае, — отрезал Олендорф. — Это исключено. Он обязательно будет. Его ищут.

— Он пропал?

— Пока точных данных нет. Но к пятнадцати он будет. И вас я тоже жду, обязательно, хайль. — Олендорф бросил трубку.

— Фотограф пропал. — Маренн пожала плечами и положила трубку на рычаг. — Олендорф не хочет этого признать, но, скорее всего, съемка вообще не состоится. Тем более у нас есть повод вообще к нему не ехать, а направляться прямо на аэродром.

— Что-то он темнит, сейчас я проверю сводки. — Закурив сигарету, Раух пробежал глазами телеграфные строчки, приклеенные на бумагу. — Да, так и есть. Он не приедет, его похитили в Черкассах. Олендорф просто не желает признать этого перед тобой. Ему претит сказать тебе, что в очередной раз задуманная им операция сорвалась.

— Что ж, и поделом, — решила Маренн. — Не будет выдумывать всякую чушь. А кто похитил, есть подозрения? — уточнила она.

— Ничего не сказано, — ответил Раух. — Точнее, сказано: «большевистские бандиты». На деле это может быть кто угодно. Хоть проститутки, если он с ними не рассчитался должным образом.

— Жаль, сорвали Ивана и его друзей, — заметила Маренн. — Для них только лишний риск. А теперь никак им не сообщишь. Они уже выдвинулись на позиции. Время-то… — Она посмотрела на часы.

— Я полагаю, что не зря… — Раух отрицательно покачал головой. — Очень даже не зря. То, что съемка не состоится, вовсе не означает, что Олендорф не придумает для тебя какого-то иного занятия. Конечно, ты можешь к нему не ехать, но для этого нужен повод. Вот, например, нападение большевиков. Испугались, недостаточно охраны, надо отправлять самолет. Потому и не приехали — серьезно. А так просто взять и не приехать — можно нарваться на рапорт. Зачем давать ему лишний повод? — Раух пожал плечами. — Он же не сказал: съемки не будет, не приезжайте, фрау Сэтерлэнд. Он, напротив, настаивает, чтобы ты приехала. Значит, что-то держит на уме. А что? Мы не знаем. Зачем лезть на рожон?

— Да, ты прав, — согласилась Маренн. — Хорошо, сейчас спускайся в машину и жди меня, — решила она. — Отправим транспорт и сразу поедем. Нам нельзя опаздывать. Чтобы не навлечь на Ивана лишние неприятности. Вот, не забудь, возьми. — Она протянула ему ветку малины. — Знаешь, обычно я мало запоминаю прифронтовые госпитали, они все похожи друг на друга, а этот, — обвела взглядом комнату, — буду помнить. Вернуться сюда уже мне не удастся, госпиталь, скорее всего, переведут. Здесь будет что-то другое. Хотелось бы, чтобы война не разрушила этот дом. Чтобы сохранились могилы княгини и ее дочери. Чтобы Иван выжил и его воспитанник Юра.

— Очень много желаний, — улыбнулся Раух. — Если хочешь мое мнение, то если что-то здесь и будет, то штаб партизанского движения — это точно. Иван — он настырный, он будет бороться, и люди вокруг него соберутся. Они уже собрались. А будет еще больше. Полицаи поплачут. А так… — Он пожал плечами. — Почему бы не осуществить твою идею с санаторием? Действительно, очень подходящее место. Если ты с твоей энергией будешь продвигать эту идею в Берлине, не исключено, что она реализуется. Хорошее прикрытие для Пирогова. Да и всем местным лучше будет, сытнее.

— Я постараюсь. — Маренн улыбнулась. — А сейчас мне надо идти к раненым. Жди меня в машине.

Спустя два часа, когда последних тяжелораненых погрузили в транспорт, Маренн подозвала Гертруду Вагнер.

— Вы отлично справились, — похвалила она. — Я дала распоряжение, вы остаетесь за старшую на отделении, — сообщила сразу. — По всем организационным вопросам. И старшей медсестрой, конечно. Фрау Блумер будет вам помогать.

— Спасибо, фрау Сэтерлэнд. — Бледные щеки девушки зарделись от радости. — Я старалась.

— Я заметила, — кивнула Маренн. — И все хорошо получилось. Мы уложились в срок, хотя из-за нападения большевиков времени у нас оказалось меньше, чем предусмотрено инструкцией. Это ваша заслуга. Я уезжаю в Берлин, — продолжила она через секунду. — Я помню свое обещание, и я сделаю то, что обещала: внесу вас в список ближайшего резерва клиники «Шарите». Вот номера телефонов. — Она протянула Гертруде карточку. — Это номер клиники и мой домашний. Можете звонить в любое время. Фрау Кнобель, моя помощница в «Шарите» и моя дочь Джил обязательно найдут меня и все передадут, если потребуется. Я не забуду — обещаю. Это не в моих правилах.

— Я тоже обещаю, что выполню все, что вы просили. — Девушка не стала дожидаться, пока Маренн вспомнит о Пирогове, сказала сама. — Я позабочусь о смотрителе усадьбы. Пока я здесь, ему ничего не угрожает, — произнесла она, понизив голос. — Не сомневайтесь. Спасибо, что обратили внимание на меня, — добавила смущенно. — Мне трудно было бы пробиться, если бы вы меня не заметили. У меня нет покровителей, нет связей.

— Зато у вас есть настойчивость и прекрасные умения, — ответила Маренн. — Смелость. И доброе сердце. В военное время именно эти качества оказываются решающими. А связи — поверьте, мало кто стремится использовать связи, чтобы оказаться в военное время в прифронтовом госпитале. Вот в «Шарите», в центре Берлина — другое дело. У вас есть шанс там оказаться — как только захотите.

— Я помню об этом, но пока — тут… — Гертруда смущенно развела руками.

— Счастливо оставаться. — Маренн обняла ее на прощание и прижала к себе. — Удачи. Берегите себя. Надеюсь, еще увидимся.

— Вам тоже — удачи, — прошептала Гертруда сквозь слезы. — Ведь вы тоже все время на фронте. Оставайтесь в живых. Очень вам желаю.

Отпустив девушку, Маренн не оглядываясь села в машину. В глазах стояли слезы.

— Поехали, — глухо сказала Рауху. Он включил зажигание. Матор заработал, машина тронулась. Не выдержав, Маренн обернулась. Гертруда шла за машиной. Одной рукой она махала на прощание, другой — стирала слезы с лица.

У шлагбаума их встретил начальник охраны госпиталя.

— Транспорт прошел, мотоциклисты охраны готовы, — доложил унтершарфюрер. — Счастливого пути, госпожа доктор. Завидую вам. — Он вздохнул. — Уже сегодня вы будете в Берлине.

— А завтра — у Идрицы, под Смоленском, — продолжила Маренн. — Там — мясорубка. Спасибо за службу, — кивнула она унтершарфюреру. — Я была довольна вами. Счастливо оставаться.

— Хайль Гитлер! — Унтершарфюрер вскинул руку в приветствии, затем скомандовал: — Поднимай шлагбаум!

Два мотоциклиста двинулись впереди, два — сзади, сопровождая машину. Маренн еще раз обернулась — Гертруда стояла у шлагбаума рядом с унтершарфюрером. И оба смотрели вслед. Она помахала им рукой.

— Еще бы ты не была довольна его службой, — заметил Раух с иронией, подняв стекло. — Сколько ездили туда-сюда, возили Пирогова, лесничиху. Иван, Юра ходили в сторожку и обратно, хоть бы раз он задал вопрос. А я уверена, что Беккер ему намекала, даже требовала принять меры. Он только: «слушаюсь, госпожа оберштурмбаннфюрер», «будет сделано, госпожа оберштурмбаннфюрер». И — ни гу-гу. Вот что значит — твое обаяние. — Он улыбнулся.