Сергей Трифонов - Пощёчина генерал-полковнику Готу

Алексею повезло. Из центральных дверей вышел один из таких стражей, немолодой, высокий, крепкий, прошёлся вдоль очереди, решив, видимо, оценить свой возможный вечерний куш. Заметив командира с государственными наградами под расстегнутой шинелью, он подошёл и за руку вывел его из очереди.

– Пойдёмте, товарищ старший лейтенант, нечего вам тут делать, – пробасил швейцар.

Он провёл Гордеева в фойе ресторана, мягко подтолкнул к администратору, бросив, словно приказал:

– Героев обслуживаем без очереди.

Это был прекрасный вечер. Возможно, самый лучший вечер в пока ещё короткой жизни Гордеева. И не потому, что расторопный и весёлый официант резво метал на стол разнообразные закуски, мастерски наливал в бокалы шампанское, торжественно раскладывал по тарелкам горячее, отчего глаза Анастасии Петровны и Ольги выражали удивление, растерянность и даже некоторый испуг. И не от общего антуража огромного зала самого престижного в Ленинграде ресторана с позолоченной лепниной, дорогими велюровыми шторами, с белоснежными, накрахмаленными до хруста скатертями и салфетками, с блестящими тяжёлыми приборами хромо-никелевой стали… Конечно, всё это, а также хорошая живая музыка, тот особый, приглушённый, нераздражающий гул множества голосов, лёгкий звон посуды, создавали атмосферу праздника, причастности к иной, неповседневной жизни простых советских граждан.

Но для Алексея главное было в другом: он находился в компании двух очаровательных женщин – матери и Ольги. Он видел и чувствовал их радостное настроение, любовался их разрумянившимися лицами. Он был счастлив.

В тот вечер много танцевали. Анастасия Петровна, выглядевшая на десять лет моложе, была нарасхват. Мужчины то и дело подходили к их столику и просили у Алексея разрешения на танец с нею. С Ольгой танцевал только он. И во время одного из танцев сказал то, что стеснялся вымолвить за столом, при матери:

– Оленька, я люблю тебя. Выходи за меня замуж.

Ольга снизу вверх поглядела на него испытывающе, серьёзно и также серьёзно ответила:

– Обсудим это, товарищ старший лейтенант.

Вернувшись за стол, Оля объявила:

– Анастасия Петровна, товарищ старший лейтенант только что сделал мне предложение.

Гордеева улыбнулась, окинула лукавым взглядом молодых.

– И что же ты ответила товарищу старшему лейтенанту? – спросила она.

Оля положила свою руку на руку Алексея.

– Я согласна.

Мать положила на их руки свою.

– Я вас благословляю. Будьте счастливы.

Спустя три дня Оля познакомила Алексея со своими родителями. Молодой человек им понравился, и его вместе с Анастасией Петровной пригласили в ближайшую субботу на дачу в Комарово.

Апрельский день выдался солнечным, но было ещё прохладно. По ночам морозец сковывал лужи, на ветвях голых деревьев густо высыпал иней. В саду синицы доедали прошлогодние ягоды черноплодной рябины, а стайки воробьёв, радуясь ясному погожему дню, весело чирикали и копошились в неубранных осенью кучках сухих листьев.

В хорошо натопленном дачном доме военврача 1-го ранга Кузнецова собрался семейный совет. Родители Ольги тоже благословили молодых на совместную счастливую жизнь, но Иван Фёдорович так сформулировал родительское решение, хотя и назвал его всего лишь советом:

– Вы ещё очень молоды. Ольге необходимо завершить учёбу здесь, в Ленинграде. В вузах Белоруссии пока нет сильной медицинской школы. Алексей отправится к новому, пока ещё неизвестному месту службы. Ему потребуется какое-то время для вхождения в новые условия, для обустройства. Будем надеяться, что войны долго не будет, руководство партии и правительства работают над этим неустанно. Алексей будет приезжать в отпуск к нам, а Оля на каникулах к нему. Время быстро пролетит. Такой вот вам наш родительский совет.

Анастасии Петровне ничего не оставалось, как только поддержать эту позицию, отчего молодёжь сделала кислые мины. Людмила Аркадьевна, мать Оли, увидев набухшие глаза дочери, произвела тактический манёвр.

– Будем считать, что сегодня состоялась помолвка наших молодых, – заявила она с оптимизмом и подняла бокал. – Выпьем же за молодых!

На том и решили. Оля оставалась в Ленинграде, Алексей уезжал к месту службы.

Оставшуюся часть отпуска Гордеев провёл в спортзале, в массажном кабинете госпиталя, в Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина, на концертах симфонической музыки в Филармонии. Они с Олей часто ходили в кино, гуляли в зоопарке, ездили в Пушкин, Петергоф, Гатчину, Ломоносов. На время он освободил мать от хозяйственных обязанностей: ходил за продуктами в магазины и на рынок, готовил еду, мыл посуду, прибирал квартиру, стирал бельё. Трудился, как говорится, не покладая рук, а про себя бурчал: «Такому мужу цены нет. И швец, и жнец, и на дуде игрец. А ему всё бубнят: “Молод ещё. Рановато жениться”. Так до старости в холостяках и прокукарекаешь».

В конце июня с Варшавского вокзала поезд унёс Гордеева в Минск. В вагонах ехал в основном военный люд. Все друг с другом знакомились, старшие командиры отправлялись в вагон-ресторан, младшие доставали нехитрую снедь, наливали в стаканы коньяк, водку, вино (что у кого было), пили, закусывали, пели под гитару, много говорили, но никогда о войне. Запрет на эту тему, наложенный политорганами и особыми отделами, старались соблюдать. Понимали, всегда найдётся «доброжелатель», и тогда в лучшем случае грозит разжалование, в худшем – трибунал и лагеря.

Кадровики управления автобронетанковых войск Западного особого военного округа встретили Гордеева приветливо. Принимавший его подполковник весело и бесхитростно заявил:

– Давай, Гордеев, я тебя оставлю в штабе управления. Нам боевые офицеры нужны. Годик послужишь, мы тебя в академию отправим. А там, глядишь, скоро майором станешь, батальон получишь. Ну, как, по рукам?

Перспектива была, безусловно, заманчивая. Алексей заколебался, призадумался. В этот момент с шумом отворилась дверь, в кабинет, громыхая сапогами, ввалился крепко сбитый подполковник-танкист в новом мундире с двумя орденами Красной Звезды, медалями «За отвагу» и «ХХ лет РККА». Не здороваясь, он громовым голосом спросил кадровика:

– Документы для нас есть?

– Есть, товарищ подполковник, для вас всегда есть, – с усмешкой ответил кадровик, передавая танкисту толстый пакет.

Танкист расписался в журнале и, засовывая пакет в большой кожаный портфель, искоса взглянул на Гордеева.

– Кто такой? – непонятно кому адресовал он свой вопрос.

С минуту все молчали. Танкист на градус повысил тон:

– Я ясно спросил: чьих будет?

Было видно, кадровик не хотел раскрывать карты. Но грубоватый и настойчивый подполковник-танкист, видимо, здесь имел авторитет, и кадровик сдался.